Опасный водоворот - Андраш Беркеши

над тем, от кого посольству стало известно о его растрате. «Наверное, есть у них свой человек в полиции, какой-нибудь следователь. Он узнал о моем преступлении, но донес не своему начальству по службе, а вот этому молодчику из голливудских фильмов, и я попался на удочку. У меня тогда не было большого выбора: тюрьма или свобода. Но в обмен на свободу я должен был давать им определенные сведения. Боже мой, что же делать?» — ломал он голову.

«Одно дело — собирать информацию тайком, незаметно для окружающих, когда об этом никто, кроме шефа, не знает. И совсем другое — вступить в борьбу открыто. У меня, например, нет ни малейшего желания бороться. За два года связи с иностранной разведкой нетрудно было понять, как беспощадны все эти выхоленные, воспитанные, безукоризненно одетые дипломаты. Их интересует только одно — выполнено ли задание. Им нельзя возражать, с ними не приходится спорить. Они могут, не моргнув глазом, растоптать человека. Боже правый, сколько раз дни грозили, сколько ночей я не мог уснуть по их милости!.. А что если бежать за границу? Сколько раз я уже собирался… Легко сказать — бежать. А куда? От «этих» нигде не спасешься. Весь земной шар они опутали своей паутиной. Выхода нет, разве только на тот свет. Но я еще молод и хочу жить. До сих пор худо ли хорошо ли, но как-то все обходилось без особого риска. Все сведения держал у себя в голове, записывал их только дома. Но сегодняшнее задание — это же ни в какие ворота. Теперь придется сбросить маску и выступить открыто. А ведь на заводе все считают меня стойким коммунистом. Нет, на такую глупость я не пойду! Американцы — американцами, но это же немыслимо. Не понимаю этого секретаря. До сих пор сам уговаривал — оставайся в партии, не выступай с антипартийными и антисоветскими лозунгами, а теперь требует, чтобы я каким-то образом помешал выступлению вооруженных коммунистов с территории завода. Что-то серьезное замышляют господа дипломаты! Не зря же они вызвали меня чуть свет. Да и в пепельнице полно окурков от американских и венгерских сигарет. Наверное, немало агентов побывало сегодня ночью в гостях у секретаря. Это тоже о чем-то говорит.

О, если бы только знал этот заморский франтик, как я его ненавижу! Так бы, кажется, и убил его. Но я трус, всю жизнь трус. Сколько раз давал себе слово сообщить обо всем в полицию. Пусть бы даже пришлось отсидеть в тюрьме — за такие преступления надо наказывать. Зато потом можно было бы начать новую жизнь! Но это так и осталось мечтой. Что ж, всякому человеку хочется, чтобы семья, друзья, окружающие верили ему, считали честным. Как бы я стал смотреть после этого в глаза жене? Что сказал бы ей? Прости, мол, дорогая, я не тот, за кого ты меня принимаешь? Я обманывал тебя и ради той, другой, совершил растрату. Нет, лучше погибну, а в полицию не пойду. Но и погибать тоже не хочется…»

Автомобиль мягко покачивал молодого человека. Рядом с Дёри сидел переводчик, сонно щуря глаза. В последние дни ему пришлось много работать и теперь хотелось только одного: хорошенько выспаться.

Бойцы заводской охраны, созданной из рабочих, обрадовались возвращению секретаря парторганизации Коцо. О том, что секретаря схватили и увезли мятежники, они узнали от его жены и мысленно уже похоронили Коцо. Теперь они, окружив парторга, засыпали его вопросами, хотя тому не хотелось быть предметом всеобщего взимания.

Штаб обороны завода синтетических материалов разместился в помещении парткома. Коцо вместе с директором завода еще утром 24 декабря начал организовывать охрану завода. Сначала пришли только старые коммунисты, а затем и кое-кто из молодежи. Была установлена связь с райкомом партии. В первый день у рабочих еще не было оружия — его они достали в министерстве обороны только на следующий день. Этому, помог старший брат Коцо, служивший в министерстве. Через него им удалось получить двадцать три автомата, десять карабинов и штук шесть — семь пистолетов «ТТ», а также несколько ящиков ручных гранат. По предложению Коцо на заводе был создан комитет обороны из трех человек, двое из которых были офицерами запаса. Караульную службу несли в три смены по восемь часов. Каждую смену возглавлял один из членов комитета обороны. Домой ходили тоже по очереди, раз в два дня.

Нападение на завод было возможно только со стороны шоссе, поэтому здесь и были сосредоточены главные силы охраны. По правую и левую сторону завода, а также позади него стояли огромные жилые корпуса, так что оттуда подобраться к заводу было намного труднее. По предложению диспетчера Михая Талигаша в одном из жилых домов напротив завода тоже организовали постоянный пост наблюдения из двух автоматчиков, чтобы в случае появления налетчиков взять их под перекрестный огонь.

Организацию этого поста поручили молодому коммунисту Талигашу — капитану запаса, имевшему опыт в военном деле. И он с честью справился с этой задачей. В доме напротив жил один из рабочих завода механик Шандор Бачо. Старика не потребовалось долго агитировать, он с готовностью согласился на предложение охраны и даже сам уладил дело со своей женой. Теперь оставалось только незаметно перебросить двух вооруженных добровольцев в квартиру Бачо. Впрочем, и это не встретило никаких затруднений.

Вооруженные мятежники много раз проносились мимо завода на автомашинах в сторону Уйпешта[20] и обратно, но напасть на завод не решались. Самых горячих бойцов так и подмывало пальнуть в проезжавших мимо них вооруженных контрреволюционеров, но Коцо удерживал их от этой бессмысленной затеи, разъясняя, что пока их задача — оборонять завод.

Проведенные вместе дни сплотили людей. Общая опасность растопила лед взаимного недоверия, которое в прошлом иногда давало себя знать. Старый Бачо так и сказал:

— Хоть в одном будет прок от этой заварухи…

— В чем? — засмеявшись, спросил Коцо.

— А в том, что мы снова научимся понимать друг друга.

Коцо дни и ночи пропадал на заводе, и только двадцать девятого вечером ему в первый раз за все время удалось забежать домой, где его и схватил Моргун.

В парткоме находились только свободные от несения караульной службы. Начинавшийся рассвет жадно поглощал свет неоновых ламп. Увлеченные беседой рабочие и не заметили, как начало светать. Говорил сварщик Камараш, человек веселый, с лукавинкой в глазах, общий любимец. Он нет-нет да и ввернет какую-нибудь остроту, причем сам даже не улыбнется, но зато другие покатываются со смеху. Если Камараш считал, что он прав, для него не существовало авторитетов. Кое-кто, правда, поговаривал, что больше всего на свете