Жестяной пожарный - Василий Зубакин

Короче говоря, разрозненные, но действенные вылазки французских подпольщиков стали несомненным фактором в политической игре, которую вел де Голль в Лондоне. И Ивон Моран должен был стать связующим звеном между нами и генералом в его лондонской штаб-квартире.

Я встретился с Ивоном в Лионе, и с первых же слов мы испытали взаимную симпатию друг к другу. Кое-какие слухи о «Последней колонне», газете и движении «Освобождение» доходили до Лондона, и Моран их знал. Его не отпугнули ни мое мнимое легкомыслие, ни приписываемая мне несерьезность, а в моей особенной манере держаться он усматривал не более чем проявление характера. Одним словом, методы работы «Освобождения» не вызвали в нем возражений: газета была массовой, организация заняла высокое место в ряду подобных ей подпольных групп, тактика и стратегия руководства в моем лице были признаны успешными. «Освобождение» получило финансирование, судьба нашей газеты (и нашего движения!) определилась: будем продолжать! Мы, таким образом, признали верховенство де Голля и связали с ним свое будущее. Мы не ошиблись в своем выборе: генерал был целенаправленным, как рыцарское копье, воином, борцом за свободу оккупированного фашистами отечества и именно ему принадлежит заслуга послевоенного возрождения Франции.

Ивон Моран оказался прекрасным организатором. Мы с ним совершили ознакомительную поездку по юго-востоку Франции, формируя новые команды поддержки движения и подыскивая в глухих местах площадки для посадки и взлета легких самолетов из Англии. Теперь мы не чувствовали себя заброшенными и полагающимися лишь на собственные силы. За нами стоял Лондон и возвышался де Голль – мощный и неприятный в глазах оппонентов национальный лидер, заявивший со знанием дела: «Проигранное сражение не означает проигранную войну». Мы в «Освобождении», в тылу врага, принимали эту максиму генерала и разделяли ее. Война только начиналась!

Канал связи с генералом заработал, Ивон Моран поддерживал его в должном порядке. Де Голль из своего лондонского штаба налаживал контакты с антифашистскими силами во Франции; его тактика, с учетом разногласий между группировками в подполье, была продуманной и взвешенной, а стратегия основывалась на реальной международной ситуации. Генерал поддерживал саботаж, диверсии против немцев и их французских приспешников, но и нашу пропагандистскую работу ставил высоко: листовки и в особенности моя газета играли на штабной карте борьбы с захватчиками далеко не последнюю роль.

Самолеты должны были вылетать из Лондона, приземляться на подысканных нами полевых аэродромах и возвращаться обратно в Англию. Мы ждали их как манну небесную! Они обозначили бы для нас новый этап борьбы: теперь де Голль сможет снабжать нас деньгами, радиопередатчиками, забрасывать к нам своих тайных посланцев, а наших людей, по мере необходимости, вызывать к себе для консультаций. Это и есть настоящая, живая связь с Центром, с лидером Национального комитета «Свободной Франции» – нашего мини-правительства на чужбине. Наконец-то!

Регулярная секретная воздушная связь еще не была налажена, когда я получил из Лондона приглашение явиться на встречу с де Голлем. Не стану утверждать, что это приглашение меня расстроило.

Знаю, что в штабе генерала обсуждались две кандидатуры: моя и капитана Френэ. Остановились, не без сомнений, на мне: я руководил антифашистской борьбой на юге, о которой Национальный комитет имел весьма расплывчатое представление, в отличие от ситуации на севере Франции, довольно-таки ясно просматривавшемся из Лондона. Загадки тут не было никакой: оккупированный французский север был плотно нашпигован британской разведывательной агентурой, поставлявшей информацию для анализа, в то время как юг оставался почти не охваченным вниманием английской разведки, да и де Голль не имел полной картины происходящего. Тут тоже не возникало почти никаких вопросов: правительство Виши поначалу пользовалось формальным признанием не только Москвы, но и Вашингтона – омерзительно, но факт. Большая политика опирается на большие мерзости, и это, по мнению циников, избавляет мир от губительных перегрузок.

Так или иначе, в Лондоне хотели получить информацию о положении на юге из первых рук, по всему выходило, что именно из моих. Кто, кроме меня – с моими безостановочными разъездами, с моими группами «Освобождения» по всей Южной Франции, – знал положение так же хорошо? Верно, на севере британская агентура была гуще, но и у нас на юге она не сидела сложа руки, а действовала и передавала добытые сведения в свой лондонский Центр. Так что для английской секретной службы и разведки Национального комитета «Свободной Франции» ни мое «Освобождение», ни я сам не были террой инкогнита: они знали обо мне намного больше, чем я о них.

Вызов к генералу де Голлю стал для меня полной неожиданностью. Легко было догадаться, что эта встреча определит дальнейшую судьбу «Освобождения», а значит, судьбы сотен людей, пошедших за мной. Подробности вояжа оказались сюрпризом даже для меня, отставного морского офицера. Я должен был явиться в Антиб, где меня подберет английская подводная лодка и доставит в Гибралтар, откуда я полечу на самолете в Лондон, на встречу.

Ждать подводную лодку пришлось неделю. И вот, наконец, в два часа ночи уполномоченные на то люди, связанные с английской спецслужбой, привели меня на берег Антибского залива, к парапету, за которым расстилалось море, черное как смоль. Безлунной ночью его невозможно было разглядеть, и я не сомневался в его существовании по той лишь причине, что оно непременно должно было быть там, под парапетом, с секретной субмариной, упрятанной в его водах. А иначе – без моря и подводной лодки – как состоялась бы моя поездка к генералу?

В тот глухой ночной час бульвар, примыкавший к парапету, был совершенно безлюден: опасаясь лихих людей военного времени, обыватели избегали ночных прогулок. Снизу, с каменистого берега, нас тихонько окликнули, и мы, перемахнув через каменный парапет, оказались по колено в морской воде. На легких волнах игриво покачивалась с боку на бок брезентовая складна́я лодчонка, предназначенная, надо думать, для шпионских потребностей – высадки агентов и доставки конфиденциальных материалов в нужные места.

– Лезь, – услышал я негромкий, почему-то знакомый мне голос, – только аккуратно!

Уже в лодке я понял, почему голос был мне знаком: полгода назад я познакомился в Антибе с британским агентом по имени Мишель; мы тогда провели с ним ночь в поезде до Лиона и теперь оказались буквально в одной лодке. Судя по ледяному спокойствию Мишеля, такое ночное путешествие он проделывал не впервые.

Утлая лодчонка бесшумно скользнула в море; ночь растворила ее в себе.

Метрах в пятистах от берега мы обнаружили перед самым своим носом черный силуэт – нечто похожее на кита с башенкой на спине. Мишель уверенно подвел свою посудину к борту подлодки.

– Держи конец! – услышали мы чей-то голос сверху, с высоты рубки. – Влезай!

Кто-то из команды бросил нам веревочную лестницу, Мишель любезно уступил мне право подняться первым и полез следом за мной. Вслед за нами была поднята на борт и брезентовая лодчонка.