Жестяной пожарный - Василий Зубакин

Наша новая, маленькая, на тридцать человек, лодка выполняла свой первый боевой поход после спуска на воду. Она имела поручения от британских спецслужб, но это не мешало ей решать и собственные боевые задачи – против итальянских и немецких противников. Под командой молодого, отлично подготовленного и немногословного капитана лодка была готова и к разведке, и к бою. На французском южном берегу мы высадили двух молчаливых пассажиров и пошли дальше. Что эти люди собираются делать на суше, никто из нас не знал. Единственное, что я после высадки агентов, как якобы старший здесь по званию – «майор Бернар», спросил у капитана:

– Теперь прямиком на Гибралтар, капитан?

– Нет, – ответил капитан. – У нас есть еще одно дело у берегов Италии.

Я и по сей день понятия не имею, что за поручение было у нас в Тирренском море, зато другое дело – вблизи Генуи – запомнилось мне очень хорошо.

Мы наткнулись в открытом море на вражеский конвой, и наш азартный капитан (двадцать семь лет – и первая самостоятельная «охота!») решил атаковать. Подкравшись поближе на перископной глубине, мы выпустили торпеды; лодка вздрогнула, как будто богатырский дух моря толкнул ее плечом. Секунды напряженного ожидания выстроились в цепочку, мы все затаили дыхание, пока не грохнул взрыв: торпеды поразили сухогруз, корабль почти развалило пополам. Я видел в перископ, как катера охранения, развивая скорость, помчались по направлению к нашей лодке. Полная неопределенность будущего, летящего на нас в бомбовых отсеках этих быстроходных катеров, заставляла застыть в неподвижности в ожидании развязки. Завороженные хриплым сигналом тревоги, требовательно разносившимся по всей лодке от носа до кормы, мы тупо глядели перед собой, моля Бога о том, чтобы смерть обошла нас стороной. Субмарина круто скользила в глубь моря – враждебного, но в то же время и спасительного. Лодку тряхнуло пару раз так, словно сам Посейдон вознамерился вытрясти из нее душу, но других толчков не последовало – глубинные бомбы, сброшенные с катеров, рвались в стороне. Случайность? А что же еще?! Но – великолепная случайность…

На этом генуэзская история не закончилась. Часа через два после нападения катеров охранения с их проклятыми бомбами мы всплыли в ночной тьме – продышаться. И нос к носу столкнулись с ходким суденышком, шедшим без сигнальных огней. И, приняв его за итальянца, обстреляли из носового орудия.

Чистую правду говорят участники и зрители: война все спишет. И черное, и белое – все подряд, без различий и поправок. Хорошо, что не пришлось списывать это суденышко, оказавшееся на поверку безобидным катерком, перевозившим груз контрабандного вина. А ведь могли в запарке и ко дну его пустить, и ничего бы не было в этом сверхъестественного. Но наш выстрел только снес угол его рубки, никого из команды не убив и не покалечив. А веселый груз, я свидетельствую, сохранился в целости. И на том спасибо!

Всему приходит конец, это подтверждено практикой. Подошло к концу и наше путешествие, насыщенное такими острыми новыми впечатлениями. На траверзе Балеарских островов мы, казалось бы, могли освободиться от треволнений подводного бытия и со спокойной душой дожидаться прихода в Гибралтар. Но на войне никто никому точно не предскажет, что случится через час, а тем более через два. Так устроена война, и в этом она, если вдуматься, ничем не отличается от мирной жизни, придуманной нами в противовес военным реалиям.

Я стоял на палубе нашей всплывшей с наступлением темноты лодки, собираясь прикурить вторую сигарету, и раздумывал над тем, что совсем скоро ежевечерней пятнадцатиминутной побывке придет на смену круглосуточная свобода – сначала в Гибралтаре, а потом в Лондоне. От этих приятных мыслей меня отвлек приглушенный голос вахтенного:

– Вражеская подводная лодка слева по борту!

Я обернулся и в пятистах метрах различил в алмазном свете звезд черную тушу рыбины с вышкой на спине.

– Все вниз! К погружению! – прозвучал встревоженный голос капитана.

Проклиная бошей и их макаронных союзников, я бросился к люку. Нас заметили: торпеда, выпущенная с их лодки, прошла, вспарывая поверхность воды, мимо нашего борта. Я слышал, как по приказу капитана две наши последние торпеды, словно сорвавшись с цепи, выскользнули из своего отсека и помчались – и не попали в цель. Меняя направление движения, виляя, мы шли в глубину. Это было затруднительно: разрывы глубинных бомб, сброшенных с катеров охранения в Генуэзском заливе, повредили наши эхолоты, да и в скорости хода мы уступали противнику несколько узлов. Наши перспективы в такой ситуации выглядели куда как не блестяще… Капитан, молниеносно взвесив все за и против, принял отчаянное решение:

– Всплытие! Орудийному расчету – к бою! На палубе держаться за ограждение! Приготовиться к барану!

«Он сошел с ума, – промелькнуло у меня в голове. – К какому барану?!» Меня, французского морского офицера, подвело несовершенное знание английского, в котором слово «баран» имеет второй смысл – таран!

От Гибралтара нашу подлодку отделяла схватка с превосходящей ее по всем параметрам немецкой субмариной. И наиболее надежным приемом в этой схватке была не стрельба из пушки, а таран.

Мы всплыли, готовые к бою и смерти. Тьма надежно окружала нас. Немецкой субмарины не было в нашем поле зрения, ее словно ночь поглотила. Не веря своим глазам, мы осторожно взяли курс на Гибралтар. Сидя за столом в проходе между отсеками, заменявшем нам кают-компанию, я вопросительно взглянул на Мишеля. В ответ секретный агент молча пожал плечами. Иногда война ставит перед нами вопросы, на которые нет ответов.

Смертельный страх, пережитый нами перед несостоявшимся тараном, перекрывал все прочие ощущения, выпавшие на нашу долю в этом походе. Ничто нас больше так не пугало, и мы видели себя заросшими щетиной морскими бродягами, уже сошедшими, всем препонам вопреки, на солнечный берег Гибралтара. Поэтому глубинные бомбы, сброшенные на нас с самолета в трех милях от порта назначения, показались нам просто досадной колдобиной на исходе долгого пути. Лодку дергало и трясло, кружки и тарелки посыпались со стола на пол, а людей расшвыряло по сторонам. Капитан, через силу сдерживая проклятия, зигзагами выводил субмарину из зоны поражения; резкие повороты сбивали нас с ног. Как потом выяснилось, самолет, оказавшийся британским, принял нас за немцев, прокравшихся к Гибралтару, и атаковал без промедления. Удивляться тут было нечему: наш рейс был совершенно секретным, о нем знали лишь несколько офицеров в британском военном министерстве и штабе де Голля, а бомбивший нас пилот, как нетрудно догадаться, не входил в их число. Так что, если б мы затонули от «дружественного» огня, едва ли кто-нибудь прочитал бы эту книгу…

За несколько часов до захода в порт Гибралтара наш капитан огласил приказ, в котором строго-настрого предписывалось команде выбросить из памяти и забыть навсегда названия географических точек, где мы по ходу рейса подбирали или высаживали секретных агентов, а само упоминание среди непосвященных о нахождении на борту «майора Бернара» приравнивалось к должностному преступлению. Нарушителя режима секретности ждал полевой суд, и по законам военного времени болтун едва ли мог уповать на снисхождение судей.