Маруся и близнецы - Ашира Хаан

ее до лихорадочных температур и покалывая искрами удовольствия, растворенными в крови. Она сжимала мышцы, стараясь разогнать возбуждение, но настырные пальцы между ее ног держали ее ровно на том уровне закипания, что было нужно близнецам.

— Иногда девушки были у обоих, но было интересно попробовать другую… — с плохо скрываемым порочным самодовольством вспомнил Макар.

— Ты помнишь, как Женька сосала? — Никита закатил глаза и причмокнул. — Грех было не поделиться.

— А Ник умел уламывать самых недотрог на… всякие гадости.

— Я просто не возился с ними как ты, а брал то, что хотел.

Маруся непроизвольно впилась ногтями в кожу головы обоих братьев, почувствовав укол ядовитой зависти по отношению и к той Женьке, и к тем, что делали «всякие гадости» с ее — ее! — сводными братьями.

— А вдвоем одновременно с кем-нибудь было? — спросила она ревниво.

— Нет, — хором покачали головой парни.

— Ты наша единственная развратная сестренка, — Никита сполз ниже, задрал носом короткий топик и присосался к ее груди, сорвав задыхающийся стон с губ Маруси.

Который поймал поцелуем Макар.

— И мы сделаем с тобой все, что захотим, — сказал он, глядя ей прямо в глаза.

И от этого обещания, данного так серьезно, ее всю тряхнуло. Она развела колени, непроизвольно подталкивая их к более активным действиям, но заработала только фирменный смешок Никиты.

— А у тебя, кроме того импотента, вообще никого не было? — заинтересовался вдруг Макар.

Его чуть-чуть шершавые губы поглаживали ее голое плечо, и это было одинаково приятно им обоим — необычные тонкие ощущения.

— Были какие-то свидания… — пробормотала Маруся. — Но дальше поцелуев не заходило. Почти.

— Почти? — боднул ее в висок Никита. — Кто-то трогал тебя, кроме нас и твоего Андрюши?

— Где трогал? — уточнил Макар.

— Нет, никто! — соврала она, мгновенно выдав себя румянцем.

— Нет-нет-нет, даже не пытайся, — покачал головой Никита. — Мы все знаем.

— Я правда…

— Мы читали твой дневник, — Макар с кривой ухмылкой убрал влажный локон, прилипший к ее лбу.

— Какой?.. — нахмурилась она.

— Тот, что ты забыла тут в восемнадцать.

— Да! Точно! — вспомнила Маруся. — Я никак не могла его найти! Подумала, что могла случайно сжечь со старыми тетрадями…

До нее начало медленно доходить, когда она увидела их ухмылки.

— Так это вы его украли!

— И прочитали, — сощурился Никита.

— Весь. — Макар кивнул в ответ на ее взгляд.

— И кое-что выучили наизусть…

38

Маруся в своем дневнике, конечно, не писала прямо ни о каком разврате, да и не было у нее того разврата толком. Но для четырнадцатилетних Макара и Никиты ее девичьи откровения были покруче самой забористой порнухи, найденной в интернете.

Там, в порнухе, какие-то совершенно посторонние тетки ненатурнально стонут, выворачиваясь в немыслимых позах, а их методично сношают похожие на отбойные молотки могучие члены всех цветов. По два, по три, по четыре сразу, в одну, в две, в три дырки. Механистичность этих роликов близнецам надоела так быстро, что к возрасту, когда мальчики только начинали пробовать запретный плод, они пресытились самыми дикими извращениями.

Другое дело — этот розовый дневничок с наивным замочком, который отдавал свои секреты, стоило лишь посильнее дернуть. Да и секреты были наивными, под стать замочку.

Маруся не так уж часто вела этот дневник, записывая к него только свои впечатления о свиданиях и размышления о поклонниках, но и этого близнецам хватило для зажигательных фантазий.

Так они узнали про то, что Жора не только целовал ее под сиренью, но и встретил как-то в лесу, прижал к толстенной ели и долго дышал в шею, одновременно поглаживая по заднице и временами засовывая ребро ладони между ног. Маруся тогда не поняла прикола этих развлечений, но парням-то все было ясно.

Видение вредной сестрицы, вжатой мужским телом в грубую кору, тяжело дышащей и раскрасневшейся — вот это был отменный повод передернуть. Обсудить, как бы они сами ее развернули и нагнули — и передернуть еще раз.

Но Жора — это Жора, Маруся относилась к нему как-то равнодушно и легкомысленно, будто не принимая всерьез. А вот в какого-то Максима, которого в компанию друзей привела сестра, она влюбилась по-настоящему и долго описывала его «невыносимо синие» глаза, мягкие волосы, «манящие» губы и «влекущий» голос, перемежая строчки сердечками и даже написанным украдкой «Маруся Соловьева». Это только потом Макар с Никитой узнали, что эта глупость — примерять фамилию мальчика — довольно распространена, а тогда, помнится, обалдели.

Сестрица их вздыхала по тому Максиму почти год. Ревновала ко всем девчонкам, которые оказывались рядом, да и сама старалась рядом оказаться. Подробно описывала каждый медляк, который удавалось с ним станцевать. И как его руки «мужественно и крепко» держали ее за талию, и как «дыхание, напоенное запахом крепкого мужского алкоголя» — то есть, перегаром — опаляло ее лицо, и как он смеялся над ее шутками…

Но уходил провожать неизменно кого-то другого.

Зачитывая самые сочные куски вслух, они по очереди изображали рвотные позывы от этих «розовых соплей», но не могли оторваться от страданий бедной Маруси.

Которая однажды даже набралась смелости признаться в своих чувствах тому самому Максиму.

«Он взял меня за руку и в его добрых нежных глазах появилось незнакомое мне доселе чувство» — вот что было написано о его реакции.

Макар с Никитой обсудили этот вопрос тоже. Их озадачило, что за неизвестное чувство там показалось. Они решили, что скорее всего за год терзаний парень был уже давно в курсе, что Маруся в него влюблена, и если не отвечал ей взаимностью, значит не пылал ничем ответным.

Тогда что там было за чувство? Старался не заржать?

А дальше… было внезапное. Маруся с этим Максимом стали «гулять».

Это означало, что в компании друзей она теперь сидела у него на коленях, он провожал ее до дома, а там целовал на прощание. Не делая попыток даже облапать, как Жора.

Учитывая, что был он старше Маруси на шесть лет, выглядело это с мужской точки зрения близнецов очень странно.

— Венера у него, что ли? — спрашивал умудренный опытом, почерпнутым из интернета, четырнадцатилетний Никита.

— Нет, боится, что залетит и придется жениться — отвечал не менее опытный Макар.

Вечер, когда Маруся решила отдаться