Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

— Пошли к князю. — Он взял под руку отца Михаила.

Но тут на вершине горы образовалось такое, что привело в крайнее изумление и язычников, и христиан, разом упавших на колени. Одни стали петь гимны Перуну, другие молиться Христу Спасителю.

Молнии, прочертившие клубы тёмных облаков, вдруг как бы собрались в огненный шар размером с человеческую голову, который повисел над вершиной горы какое-то время и... поплыл, заворачивая по пути то в одну сторону, то в другую. Потом начал спускаться. Покружил над деревьями. Снова поднялся и уже с ускорением ринулся вниз. Достиг каменных изваяний медведя и человека с рыбой, встал над ними и двинулся далее. И тут красный шар вдруг остановился над возком, откуда недавно вылез епископ. Как заворожённый, смотрел на сие чудо отец Михаил, а затем, заторопившись, воскликнул:

— Бог знаменует нас... Господи! Ангел пресветлый!.. — И захлебнулся в молитве. — Похож сошедший с неба ангел на мужа, перепоясанного златом чистым, и тело его аки фарсис, и лице ему аки молнья, и очи ему аки свещи огненные... Слава тебе! Слава и Софье Премудрости Божией, глава у которой молнья тоже...

Шар, поплавав ещё некоторое время над дружинниками, вдруг сорвался с места и улетел куда-то.

— Вот это есть, отцы, громовой знак с неба, — сказал Аскольд, обращаясь к Кевкамену и епископу Михаилу, — В круге спицы — огненное колесо...

— Нет, княже, это был огненный ангел, добрый знак от Бога... Тебе, христианину, негоже теперь о поганых знаках думать... — укоряя Аскольда, проговорил Кевкамен. — Ещё апостол Андрей предсказал сошествие Святого Духа на днепровские горы. Так оно и случилось... И церковь первую построили... И ты, князь, помог в этом... Спаси Бог тебя! И землю твою, которую и я полюбил...

Последние слова невольно вырвались из уст грека. Отец Михаил незаметно усмехнулся и полез в возок.

Дождь так и не пошёл. Вершина горы вскоре очистилась от туч и даже облаков, и над ней снова засинело бездонное небо. Солнце опять начало греть огнём.

Лошадей оседлали, дружинники опоясались мечами, а греку подвели коня.

— Трогай! Трогай! — зычно крикнул Ладомир, так что сойки, тихо летавшие неподалёку, трусливо взметнулись к веткам дубов и клёнов. А полосатые бурундуки резво юркнули в свои норы.

Через некоторое время княжеский поезд спустился на равнину, но это уже было вотчинное поле Яня Вышатича, на котором дней через пять-семь начнётся уборка хлебов.

Вышата, завидев стоящего у дороги смерда, спросил о сыне, дома ли он и как себя чувствует.

— Хорошо. Меня послал сказать, что давно ждёт вас.

— А что же ты торчал у дороги как пень и молчал?.. — засмеявшись, спросил Аскольд.

— Да забоялся я, княже... — узнав Аскольда, вконец растерялся встречающий.

Подъезжая к дому Яня, увидели выстроенные в ряды пиршественные столы, уже заставленные питьём и едою. Здоровенные собаки ходили возле столов и никого пока к ним не подпускали.

У прибывших гостей сразу забрали лошадей выделенные Янем для этого люди, чтобы накормить и вычистить. А пока князь, его рынды и дружинники, а также святой отец умывались и приводили себя в порядок, Вышата, улучив момент, отозвал в сторону сына и спросил:

— Поможешь Аскольду? Теперь, правда, после крещения имя у него другое.

— Николай, — улыбнулся Янь.

— Вижу, разведка твоя работает неплохо... Значит, ты уже знаешь, что на жизнь его жены покушались.

— Не только знаю, но и ведаю кто... Негодяй! И подумать жутко — старший над рындами...

— Поганое время... Врагов под подолом жены отыскать можно. Когда на свою свадьбу-то позовёшь отца?

— Пока не присмотрел жену... Погожу...

— Погожу, погожу... — недовольно пробурчал Вышата. — В твои-то годы и не присмотрел... Зато кумекаю, вон сколько у тебя в услужении теремных девок... Красавицы словно на подбор. Ядрёные, как орехи!

— Можешь и себе выбрать... На ночь. А понравится — насовсем подарю.

— Ну и кобёл! На ночь... Это он такое отцу предлагает... Надо же! — понарошку рассердился Вышата. — Ладно... Ты, Янь, сготовь князю очень хороших воев. Боюсь, после гибели сына как бы и с ним что не случилось... Всё к тому идёт.

— Сделаю. Да, собственно, они готовы! Я могу ему и в войско тоже хороших ратников дать.

— Если будет в том надобность, я к тебе тогда нарочного отряжу. Пошли, уже пора за столы садиться.

На этот раз пили мало, всё больше закусывали. Не как в прошлый приезд, когда пировали вместе с Диром и его дружиной. Тогда упивались до того, что валились под столы; до самого утра некоторые не могли очухаться, и облизывали им пьяные морды те же собаки, которые гуляли меж столов, заранее никого не подпуская.

Поговорил с сыном Вышаты и сам Аскольд, сидя на пиру с ним рядом, и снова подивился его рассудку: «Вот таких, как Янь, поболе бы ко двору моему, хотя он хорошо служит мне и на своём месте... Счастлив отец, у него сын такой!» Вспомнился свой, убиенный, и светлые глаза князя подёрнулись хмарью, задрожали уголки губ. Понятливый Янь кивнул скоморохам. Те уже, кажется, заскучали без дела и начали вытворять такое — уносите, святые отцы, ноги! Только, пожалуй, способен был на это лишь Кевкамен, ибо отец Михаил сие сделать уже не мог. Отменно захмелев, он держал в руке куриную грудку а потом стал размахивать ею в такт звукам, издаваемым пищалками и сопелками, и подпрыгивать, тряся толстым задом.

«Срамота! — подумал Кевкамен, жуя кусочек постной рыбы. Хотя он и не был пострижен в монахи, но выполнял все их обеты, и больше того — считал, что в своих деяниях он подотчётен только самому Господу Богу. — Как только князь получит верных людей, можно отца Михаила в Константинополь спровадить... А то случится так, что его пребывание в Киеве не токмо в пользу, но и во вред будет... Невоздержан! Ишь снова лакает аки пёс...»

— Отец Михаил, — грек тронул за плечо епископа, — укорот-то себе дай!.. Не то Фотию пожалуюсь... — Снова подумал: «Так ты же, Кевкамен, Игнагию служил... Аль забыл?! Да ничего не забыл... Игнатию, Фотию... Надо Богу служить! Его Сыну и Святому Духу! Так-то лучше...» — решил про себя, а вслух продолжил укорять: — Думали, что пьёшь немного, а ты эту дрянь хмельную любишь чересчур... Да, чересчур, как говорят язычники.

— А что сие означает — «чересчур»?

— Чур — божество здесь такое. Почитают его поганые. А когда чересчур, значит через Бога да к бесу! Вот и ты к бесу всё норовишь!

— Кто ты такой? — взвизгнул отец Михаил. — Почему мне указуешь?! Да я тебя в пыль разотру, тля!

Аскольд мигнул сидящему рядом с епископом дружиннику, и тот положил свою мощную волосатую руку отцу Михаилу на плечо, слегка надавил:

— Успокойся, поп. Не лайся!

Епископ уронил на стол руку с куриной грудкой, ткнул в неё свою кудлатую башку и вскоре захрапел. Кевкамен благодарно кивнул князю.