Неведомый - Анна Аскельд

нас за нитки в угоду своим прихотям. А спросите – хотела ли я такой судьбы? И зачем вы мне ее дали? Я убила дитя. Разве такой вы желали видеть мою душу?

Боги молчали. Звезды печально глядели на нее, и Рунд едва удержалась от того, чтобы зареветь в голос. Она давно уже не плакала – думала, ее иссушили имперцы. Она ошибалась. Одна за другой теплые капли катились по щекам, и Рунд раздраженно мотнула головой.

– Эта ночь станет первой, – провозгласил Мушка. Шаман смотрелся жалко и смешно в своих тряпках, когда шел сюда, но сейчас, в трансе, казался совершенно другим человеком. Пахло горечью. Рунд скривилась и помотала головой – наверняка мужики сожгли в костре дурман-траву, пока она дремала. И, надышавшись тем же дымом, Рунд теперь бредила наяву. – Первая печать.

Она собиралась снова закрыть глаз и попытаться уснуть под идиотское бормотание дикарей, как вдруг одна из звезд, сорвавшись с места, понеслась к земле.

«Всего лишь звездопад».

Имперцы говорили, что так плачет Слепой бог. Но в землях Шегеша ему не было места. Так кто же мог лить слезы здесь, на краю света?

– Вот бы они поторопились, – пожаловался Горик, – уж больно есть хочется.

Рунд тоже не отказалась бы от похлебки, пусть даже та будет вонять потными ногами. Каменный идол напротив укоризненно свел брови к переносице. «Легко тебе – ты же мертв. А я живая», – подумала Рунд.

– Что с ней? – Петра приподнялся, и Рунд с удивлением поняла, что они теперь смотрят не на Мушку – на нее. Горик замер, настороженно разглядывая ее из-под кустистых бровей. – Она башку себе разбила? Вся морда в крови.

Одновременно с этим Мушка издал громкий вопль, больше похожий на вскрик раненого животного, и Горик с Петрой повернулись к нему. Рунд открыла рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, но челюсть ее отвисла и не пожелала шевелиться – будто кто-то налил между зубов расплавленный свинец. Язык перестал двигаться, и Рунд, замычав, дернулась, желая освободить от пут хотя бы одну руку.

«Не сегодня, девочка».

Невидимый кулак ударил под дых и вышиб из нее весь воздух. Кишки скрутились в спазмах, и вместо слов изо рта полилась кровь. Крупные темные капли расползлись по рубашке, растеклись по камню. В носу засвербело, и оттуда тоже потекла теплая солоноватая влага. Рунд запрокинула голову – небо равнодушно посмотрело на нее в ответ. Только вместо далеких звезд Рунд видела тысячи глаз, принадлежавших одному существу. Они с любопытством взирали на нее, а после закружились, замельтешили, размножились.

И затянули ее в свой круговорот.

У Рунд больше не было тела, но она могла видеть, слышать, осязать. Рунд стала водой, бегущей под землей, ручьями, встречающимися с бурной рекой. Морем, поглощающим суда и человеческие жизни так легко, словно это было забавой. Рунд сгорала в огне, и Рунд воскресала, неслась по воздуху вместе с ветром – легче пера, быстрее смерти. Вой шамана превратился в птичий свист, и сама Рунд тоже стала птицей. Наклонив голову, она клевала замерзшие в снегу ягоды и топорщила перья в надежде согреться. Закатное солнце пряталось в клочковатых облаках. Красные листья опадали на землю, и кровь – все еще горячая – с шипением растапливала ледяной наст.

Рунд стояла босиком среди пустоши – маленькая забытая девочка – и снег заметал алые следы, оставленные ее ногами. Завывала вьюга, неся голод и страдания. Погибель. И голос вьюги был голосом Рунд – они пели вместе, упиваясь своей силой.

Откуда-то издалека донесся смутно знакомый голос, и чьи-то руки сжали тело, которое больше Рунд не принадлежало.

Но она не волновалась – пустое.

– Держи ее, девка в припадке! Разобьет себе башку, и что потом будем делать? Не хватало еще ей откинуться здесь. А если тот хмырь, ее дружок, тоже помрет? Что мы скажем королю?

– Это же редкая удача, дурак! Мы нашли…

«Все равно».

Голоса смолкли – их стер ветер, плутающий в пустынных барханах. Солнце жгло с небес, плавило мир, превращая его в стекло. И солнце садилось, кутаясь в сумерки и вечерний туман. Высокий черноволосый мужчина взмахом клинка отрубил голову трясущемуся старику, и голова покатилась по траве, обагряя ее кровавой росой. В темноте сверкнули зеленые глаза на продолговатом лице. Рунд вцепилась руками в колючие кусты, и длинные шипы проткнули ладони. Кровь потекла по листьям – нет, не по листьям, по черным камням, по слезам давно погасшего вулкана. Рунд стояла на самом верху башни, и под ней плескалось, вздымая острые гребни, разноцветное море – черные и зеленые волны накатывали на алый песок, смывая его с берега. На небе, одно за другим, взошли, а после опустились два огромных солнца.

Молодой король в бумажной короне вгрызался в сырое окровавленное сердце. Рот его скривился, а глаза выдавали страх. Посмотрев на свои руки, Рунд обнаружила в них младенца. Ребенок зашелся в плаче, из его нутра полилась грязно-бурая вода. Рунд поспешно выпустила тщедушное тело, и оно исчезло, растворилось во тьме.

Звезды снова вынырнули из мрака, выпучилась огромная луна, и в ее свете Рунд увидела всадника с разорванной грудиной. Длинные черные пряди путались в костях, вывернутых наружу, и там, где было сердце, зияла огромная дыра. Вскинув голову, мужчина посмотрел на нее грустными зелеными глазами. Шея его, ужаленная клинком, раскрылась, как второй рот. Всадник пришпорил коня и понесся вперед, и его поглотил туман, подступающий к высоким стенам.

Смерть.

Смерти Рунд никогда не боялась.

Она боялась снов.

Они приходили к ней в детстве, когда, натянув на голые худые колени рубаху, Рунд лежала на койке в карательной комнате и глотала слезы обиды. Люди во сне менялись, а порой не появлялись вовсе. Одно оставалось прежним – лес был упоительно прекрасен.

Он походил на море, которым так грезили тацианцы. Вживую Рунд никогда его не видела, но часто представляла, как переплывает великую воду и оказывается в другом мире. Там, где нет места насилию, где руки и ноги не покрыты синяками. И ты сам выбираешь судьбу – шутка ли! Но до Заокраинного моря было не достать – Воющие пустоши еще никто не преодолел. Ничейная полоса. Обитель теней.

Рунд нравилось мечтать. Все, что у нее осталось, – жалкие крохи фантазии, остальное безжалостно отобрали. В том мире, лежащем по другую сторону моря, люди были другими. Счастливыми. Они не знали голода, болезней и уныния. Пока желудок сводило от боли, маленькая Рунд воображала, как у нее появятся силы, которые помогут убраться отсюда. Исчезнуть. Преодолеть