Чужая игра для сиротки. Том второй - Айя Субботина

Герцог стоит в паре шагов от меня — непривычно без мундира, а в простых потёртых кожаных штанах, порядком пыльных, тяжелых ботинках на массивной подошве и в грубой кожаной куртке. Простая белая сорочка на груди насквозь пропитана кровью, и Нокс кое-как придерживает ее ладонью, но это вряд ли хоть как-то помогает делу.

— Рэйвен, Плачущий помоги! — Я так резво вскакиваю на ноги, что на сонную голову тут же путаюсь в юбках, и едва не падаю. К счастью, успеваю схватиться за столбик кровати и сохранить равновесие. — Ты истекаешь кровью! Совсем из ума выжил?! Тебе нужна…

Он делает шаг вперед, и в тусклых всполохах лампы я, наконец, отчетливо вижу его глаза.

Темные, абсолютно черные, как будто это зрачки расплылись бездонными озерами.

Его губы приоткрыты, и он алчно пробегает по ним языком.

Я сглатываю дрожь.

— Тебе нужно быть внимательнее, маленькая монашенка, — низким грудным голосом предупреждает Рэйвен. — Если бы тут были лишние уши, то за «Рэйвена» мы оба могли бы лишиться голов. Невесте короля не следует так фамильярничать с мужчинами.

— Вы снова пьяны, герцог? — пытаюсь хоть как-то объяснить эту метаморфозу. — Знаете, вас это не красит.

— Я абсолютно трезв, Тиль, — усмехается он, — но чрезвычайно голоден.

— Кухня где-то дальше по коридору, — огрызаюсь я. — И, кстати, Ваша Светлость, раз уж мы говорим о предосторожностях, полагаю, моя оплошность просто ничтожна в сравнении с тем, что вы каким-то образом проникли в покои невесты короля и снова ее компрометируете!

Он делает шаг в моем направлении.

Тот сон, обрывки которого я успела зарисовать в своем молитвеннике, всплывает в памяти точно таким же эхом тяжелой поступи.

Нужно ли спрашивать об этом Рэйвена?

Или… это просто сон, в который Королевский палач попал уже из других мох фантазий?

— Ваша Светлость, — я кашляю, чтобы скрыть дрожь и неуверенность в голосе, — вам следует немедленно обратиться к лекарю, пока вы не превратились в труп.

Его похожая на оскал ухмылка заставляет еще больше насторожиться.

— Мне льстит твоя забота, малышка, но уверяю — я там, где должен быть.

То, как он называет меня малышкой, абсолютно возмутительно!

Но и очень… волнующе.

Как если Нокс мог дотронуться до меня словами, и тогда это были бы самые бесстыжие прикосновения в моей жизни!

Я мысленно даю себе крепкую затрещину, списывая свои непотребные мысли влиянию его, Плачущий прости, крайне непристойного взгляда.

— Герцог, вам нужна хорошая лекарка, и чем раньше — тем лучше. Будет крайне затруднительно объяснить Эвину, откуда в моей спальне взялся ваш холодный труп.

— Его ты тоже называешь по имени? — Теперь голос Нокса звучит как тяжелый раскат грома.

— Разве невесте возбраняется называть жениха по имени? За это, насколько мне известно, головы не рубят.

— Но за это наглым малышкам дерут зад, — продолжает мрачнеть герцог.

Да как он…!

Я задыхаюсь от возмущения, но еще больше от того, что в тот момент, когда он сказал про зад и свои намерения мне всыпать, мои мысли слишком странно всполошились.

— Ваша Светлость, а не соизволили бы вы оказать мне услугу и катиться в Бездну! — Я тоже умею рычать, особенно, когда кто-то слишком наглый и бесцеремонный шастает ко мне как будто у него есть вечный пропуск! — Клянусь, еще одно подобное высказывание, и моя рука не дрогнет!

Что-то мелькает на его лице — неясная клыкастая тень.

И через мгновение он уже рядом, так стремительно, что от потока ветра вспениваются юбки платья.

Рэйвен так близко, что я чувствую исходящий от его одежды запах огня и дыма, пепла и… боли. И еще соленый запах крови, которая стекает по белоснежной сорочке.

Его высокая фигура нависает надо мной, ложится тенью на плечи, подавляет и лишает воли.

— Что тебе надо, Рэйвен? — Я боюсь и одновременно жажду услышать ответ.

— Ты, — без заминки отвечает он, и его взгляд окончательно затуманивается. — Пара глотков твоей жизни, малышка. И, конечно, сразу после этого — снова ты, мое очаровательное наваждение. Голая, стонущая, подо мной.

Что?

Герцог протягивает руку, чтобы привычным уже жестом обхватить мои щеки пальцами, но в тот момент, когда ладонь дотрагивается до моей кожи, что-то невидимое, жесткое и непреодолимое отшвыривает его вон.

Буквально в другой конец комнаты, припечатывая к стене, по которой Нокс со стоном сползает до самого пола и там затихает.

У любой ситуации, даже если она абсолютно безвыходная, есть две стороны.

Даже у мой, от которой у меня звенит в башке так громко, что я не слышу собственные мысли.

Хорошая сторона моего этого торможения об стену — я прилично треснулся башкой и это привело меня в чувство.

Плохая сторона… Вот же Хаос мне в печенку, Эвин все-таки сделал это!

Пока я валяюсь на полу решая умереть или еще подергаться, что-то тихо ударяется в стену около моей головы. Раз и еще раз, пока я не замечаю, что это — бутоны цветов.

Дожили, приехали и приплыли.

Я еще не отошел в пекло, а меня уже забрасывают цветами.

Нужно хоть постонать для приличия, а то эта не в меру усердная монашка, чего доброго, прямо тут меня и закопает.

— Ох, демонов зад… — Хриплю сквозь зубы, пытаясь сесть.

Безуспешно — меня снова кренит набок, как плохо скроенную лодку.

— Нокс, вы там живы?! — слышу взволнованный голос Тиль. — Плачущий, помоги мне, Рэйвен, клянусь, если вы не скажете хоть слово, я лично выбью из вас дух!

Я вроде подал, нет?

Видимо недостаточно сильно, ну или это случилось только в моей голове.

— Тиль, — изо всех последних ил стараюсь говорить если не громко, то хотя бы связно, — если вы не прекратите забрасывать меня розами… вероятно, я еще какое-то время… поживу.

— Хвала Плачущему, — выдыхает она.

— Вы… серьезно бросали в меня эту гадость? — касаюсь пальцами лепестков пышного бутона розы, который приземлился как раз возле моей ладони.

— К сожалению! — выкрикивает она. — Вас же нужно было как-то привести в чувство! А если бы взяла в руку что-то потяжелее, то уж точно поддалась бы искушению зарядить этим вам в голову!

Когда кое-как фокусирую на ней взгляд, монашенка сидит на полу, в розовой пене кружев нижних юбок, и рыдает навзрыд.

Вероятно, если бы я «побыл» покойником еще пару минут, мне бы и поцелуй обломился.

Ну хотя бы трагический в хладный лоб.