Ночь с роскошной изменницей - Галина Владимировна Романова

– Мы видели ее в то утро.

– Кого?! – выпалили одновременно Соня и Снимщиков, а Кочетов вполне внятно выругался непристойным словом, характеризующим супругу с не очень лестной стороны.

– Татьяну… – Алевтина Сергеевна всхлипнула, нащупала в кармане летнего платья платок, очень аккуратно вытерла глаза, стыдливо высморкалась, не забыв извиниться, и снова повторила: – Татьяну… Мы видели ее в то самое утро. Утро, когда ее убили. Она стояла так же, как вы сейчас…

Все оглянулись на то место, где Соня только что водила прутиком по земле и смотрела на озеро.

– Она стояла и так же, как вы, что-то чертила на земле.

– Ага! Чертила! – фыркнул Кочетов и снова выругался. – Только в руках у нее не веточка была, а арматурина. Ну, или что-то похожее. Металлическое, одним словом.

– Вы говорили с ней? – Снимщиков не мог поверить в удачу. – Вы говорили с ней, Алевтина Сергеевна?

– Нет, что вы! Мы и не узнали ее, столько лет прошло. Да она и волосы покрасила, к тому же. Нет, не говорили.

– Мы не говорили, так она сказала, – снова грозно встрял ее супруг. – Хамка! Хоть о покойниках или хорошо, или ничего, но хамка же!

– Не нужно, дорогой, – мягко укорила его Алевтина Сергеевна. – Нельзя так. Ты сам виноват.

– В чем?! В чем я виноват?! Что смотрел на нее и все?! – Бидончик в его руках предостерегающе громыхнул крышкой. – Я имею право глазеть туда, куда хочу! А если эта лярва покойная возомнила о себе бог знает что, то… Мне не до ее прелестей было, вот! Смотрел, потому как человек в поселке посторонний. А она сразу в штыки!..

– Что она вам сказала? – вклинил свой вопрос Олег, едва не расплакавшись от полноты счастья, везло же, очуметь, как везло. – Вспомните, что она вам сказала?!

– А тут и вспоминать нечего. – Кочетов тоже с чего-то виновато покосился на Соню. – Иди, говорит, дед, куда шел. Я, говорит, человека одного жду. Ну, я оскорбился за деда-то и спрашиваю, это какого же такого человека ни свет ни заря можно ждать?

– А она?!

У Сони просто дыхание перехватило от ожидания чего-то чудовищного и отвратительного. Ну, почему она была уверена в их ответе, почему?! Потому что ответ читался в их виноватых глазах? Или потому, что ждать чего-то другого от судьбы было просто верхом самонадеянности?

– Она сказала, что ждет свою подругу, – едва слышно пискнула Алевтина Сергеевна, снова посмотрела на Соню и шепнула: – Прости нас, Сонечка, но истина… Сами понимаете…

С этой самой минуты Олег перестал с ней разговаривать. Более того, он перестал замечать ее вовсе.

Они вернулись на дачу к Сочельниковым, и, чтобы медленно не сходить с ума, Соня принялась готовить обед. А он был где-то там, в доме. И о его присутствии она догадывалась по шагам, которые слышала то из одного, то из другого угла, а то и над головой – это когда он поднимался на второй этаж.

Что он пытался найти в чужом доме, оставалось только догадываться. Но что-то искал несомненно.

Потом в какой-то момент его шагов не стало слышно вовсе. Соня замерла над кастрюлей. В ней аппетитными хлопками булькала гречневая каша. Котлеты из вакуумной упаковки уже были пережарены, сложены в глубокую миску и накрыты сверху тарелкой и сложенным вчетверо полотенцем. Очень хотелось добежать до Виктора Гавриловича за огурцами и помидорами и сделать салат, как иногда делала прежде. Но передумала. Неизвестно, как ее рвение расценят. Хорошо, если объяснением станет самый обычный голод, а если нет? А если сочтет, что она нарочно его умасливает, с тем чтобы бдительность притупить. Обойдется без салата, решила Соня, захлопнула кастрюльку с кашей и громко позвала:

– Олег Сергеевич, идите обедать.

Она снова, автоматически попав под очередную волну его подозрения, начала ему «выкать». Попала же, еще как попала!

Снимщиков не очень торопился. Поочередно осмотрев каждую комнату и не найдя там ничего для себя интересного либо интригующего, он остановился возле кухни и с непонятной тоской уставился на дверной проем.

Вот как ему теперь себя с ней вести? Как?! Мутно все как-то, и чем дальше, тем непонятнее.

Нет, надо ему с ней разделиться. Находясь рядом, ему будет очень трудно сохранять бесстрастность. Он же просто душу себе надорвет, если станет слушать, как она говорит, дышит, думает. Начнет разрываться между долгом и желанием ей помочь. О какой уж тут истине можно говорить!..

– Так вы идете или нет? – Соня шагнула из кухни и едва не наткнулась на него. – Чего это вы тут затаились, Олег Сергеевич?

– Я не затаился, – тут же завелся он, не столько от вопроса, сколько от ее премиленьких кудряшек, выползших из-под белой косынки. – Я размышляю!

– О чем же, если не секрет? Хотя… – она с сознанием дела кивнула головой. – Кажется, я понимаю, о чем можно рассуждать после разговора с Кочетовыми.

– Если понимаешь, чего спрашиваешь! – фыркнул он, снова не к месту заметив, что она поменяла узкие брючки на шорты, чертово наказание, да и только. – Что к обеду предлагают голодному злому менту?

– К обеду гречневая каша и котлеты, – опечалилась сразу Соня.

Коли злой, значит, все так, как она и думала.

Она снова на подозрении. О доверии речи не идет. О помощи тем более. Хорошо, что хоть пообедать останется же. Хоть какую-то надежду можно питать, хотя бы на разъяснение.

Ел Снимщиков быстро. Глаз от тарелки не поднимал. Не хвалил, не благодарил и даже не смотрел в ее сторону. Когда отодвинул тарелку от себя, поднял на нее хмурые глаза, которые давно уже перестали улыбаться, и проговорил:

– Нам надо разделиться.

– Что надо?!

Вилка в ее руке чуть дрогнула, сдвинув рассыпчатую гречку с края тарелки прямо на стол.

Помнится, этот стол они втроем затаскивали на кухню через заднюю дверь, отпустив по дури рабочих раньше времени. Анна Васильевна держалась за один край. Они с Татьяной за второй. Столешница была широкой и в дверь проходить никак не желала. Пытались открутить ножки у стола, ничего не вышло. Тогда Таня и предложила альтернативное решение – втащить стол в кухню через окно. Попробовали – получилось. И мать тогда похвалила дочь за находчивость, добавив, что во всем бы так. На что Татьяна ответила, что она всегда именно так и поступает: если не через дверь, то в окно непременно.

– Что она имела в виду, интересно? – выдала свои мысли вслух Соня и, заметив недоуменный взгляд Снимщикова, рассказала ему историю со столом. – Что она имела в виду, говоря так?

– Кто же знает! – воскликнул Олег, барабаня пальцами по столешнице. – Это ведь поговорка, кажется, такая есть… Не помню, врать не стану.

Он давно уже все съел, и следовало бы давно откланяться. Но все сидел и сидел, рассматривая то ли подозреваемую, то ли жертву милицейского произвола, то ли просто невезучую девушку, которой, как все думали, повезло в жизни неимоверно. Им ведь всем – совершенно по барабану, что станет с ней через неделю, месяц, год. Позавидуют, позлорадствуют и благополучно забудут, как позабыли ее подругу. И не вспоминали, пока та не предстала перед всеми настоящим оформившимся трупом. Им-то все равно. А ему?..