Коммунисты - Луи Арагон

наши истребители атаковали бомбардировщиков, бой шел над самыми крышами… Наша авиация!

Кавалерия топталась на месте. Солдаты нетерпеливо ждали в седлах. Эскадрон стал теперь разведгруппой, все были одеты в форму спаги, и жители Гивельды с удивлением смотрели на их широкие пояса, фески защитного цвета, каски, болтавшиеся сбоку. А тут еще один из всадников, чтобы поразмяться, принялся дурачиться: показывая свое искусство вольтижировки, бросал феску и на всем скаку подхватывал ее с земли. Капитан крикнул: — Перестаньте, Валье! Не время! Посерьезнее надо быть. Война… — Гильом, усмехаясь, отдал честь и, сбив феску на затылок, покачивал кисточкой. Если война, так, пожалуй, не мешало бы бельгийцам поторопиться.

Проход открыли только в половине одиннадцатого. Вокруг собралось все гражданское население. Кричали, махали платками, бросали цветы. Французская армия вступила в Бельгию. Как будто, прорвав плотину, весело хлынули вешние воды… — Конница! Гляди-ка, африканские войска!

Кавалеристы стягивались. Бреа осматривал своих солдат. Странный у них вид — за плечами карабины, на боку сабли. Ну, что же нам предстоит делать? Охранять берег? Но пока что, согласно маршруту, надо отмахать немало километров. Первый переход ведет к Зеебрюгге. — В ряды! Стройсь! — Кони, еще не привыкшие к танкам, вставали на дыбы. А танки были повсюду, танкам — честь и место. Они двигались с победоносным грохотом. Офицеры, высунувшись до пояса из башен, махали рукой в ответ на приветственные крики и дождь цветов…

— Тихо!.. Тихо!.. — ласково приговаривал Гильом, оглаживая коня. Он нежно любил своего конягу и неодобрительно поглядывал на танки. — Эй ты, водопроводчик! Лошадь-то у тебя цирковая, как раз по тебе, — сказал завистник Карассо. — Цирковая? А что ж, не всем же трюхать на извозчичьей кляче… — Ну, ну! Довольно! Равняйсь!

На желтоватом море вдалеке крейсируют корабли, дорога уходит в дюны. Дует ветерок, пролетая над серыми кустами репейника. Цокают подковы лошадей. — Может, пойдем рысью? Разрешите, господин капитан! — Нельзя, — сказал Бреа, — путь долгий, нечего глупить. — Заметно, что перед выступлением все пропустили по чарке. Как только ветер спадает, воздух становится удивительно мягким, а на губах уже чувствуется вкус песка и соли. — Так, значит, проедем через Остенде, господин капитан? — Бреа улыбнулся лейтенанту. Остенде… Как я там продулся однажды в казино!.. Это было еще до женитьбы на Мари-Адель; он там был тогда с молоденькой актрисой. А где она теперь? Что с ней сталось? На улице Флотских казарм не раз встречалась девчушка, похожая на нее… ну, и какое мне дело? Что за чудачество — умиляться давним воспоминаниям!

— У вас связаны с Остенде какие-нибудь воспоминания, лейтенант? — Лейтенант весь вспыхнул, даже уши у него зарделись. Нет, он никогда не бывал в Остенде… Так какого же чорта он краснеет?

Мерно покачиваясь в седле, Гильом думает о товарищах, с которыми служил в Каркассоне. В разведотряде их немного — из района сосредоточения всех разослали по разным частям. Где-то сейчас, в такой знаменательный день, Устрик, Пезе и другие?

Подковы цокают по мощеной дороге. — Ужасно нравится мне этот звонкий топот, господин капитан! — Но капитану хочется, чтобы его оставили в покое, чтобы все его оставили в покое, и прежде всего — местные жители. А то швыряют букеты прямо в физиономию, кони шарахаются… Стой! Пропустить танки!.. Опять «стой»!..

Как это надоело! — думает капитан Бреа. И не знаю, право, что со мной сегодня. Еще немного — и поддашься всяким сантиментам…

* * *

Для одних это началось так. А для других — иначе. Рота Орельена Лертилуа уже несколько дней стояла в Азебруке, и в тот день Орельена подняли с постели в шесть часов утра. Зенитки сбили двухмоторный самолет неприятеля. Как раз в это время рабочие мыловаренного завода и прядильной фабрики шли на работу. Шли мужчины и женщины с сумками через плечо. Из пригорода ехали на велосипедах. Только еще светало. И когда объятый пламенем самолет рухнул в поле недалеко от дороги, все побежали к нему, побросав велосипеды, толкая друг друга. Солдаты не могли остановить толпу, их было немного, да и офицеры сами подали пример: первый сбитый самолет! Ни за что на свете они не отказались бы от удовольствия сфотографировать его. Из самолета, как сумасшедшие, выскочили немецкие летчики, что-то кричали. Вокруг сгрудились прибежавшие люди… И вдруг все вспыхнуло, огонь, взрывы — взорвалось тридцать бомб; взлетали столбы земли и дыма, окровавленные куски человеческих тел перебрасывало через дорогу, где лошади, обезумев, мчали опрокинувшуюся телегу молочника; слышались крики и ругань на фламандском языке. Пачками взорвались тридцать бомб. Все бросились назад, падая, давя друг друга; смерть обрушилась на сонных еще людей; а в поле, уткнувшись носом в пашню, подняв хвост, торчал металлический остов самолета, словно огромный скелет растерзанного плезиозавра… Сколько было убитых? Человек сто раненых убегало прочь, толкаясь, крича и поддерживая друг друга. А мертвых, лежавших на земле, никто не осмеливался тронуть, вокруг них образовалась пустота…

Тотчас же на поле выслали расквартированный неподалеку взвод пехоты с лейтенантом де Беквилем. Через несколько минут разбудили ротного командира, капитана Лертилуа; он явился на место и стал отдавать приказания. — Пошлите за врачом. — Да что тут врач! Семьдесят два трупа: рабочие-мыловары… текстильщики… дети… три офицера… солдаты… женщины… Вдалеке кашляли зенитки. На дороге тесной толпой, плечом к плечу, стояли люди. Слышался плач женщин и глухой говор — такой странный, чужой говор: здесь никто не говорил по-французски.

Фламандская речь, звучавшая около этой бойни, почему-то напомнила Орельену войны давних времен — какие-нибудь побоища суконщиков, походы гугенотов… вторжения ландскнехтов… А когда солдаты стали подбирать жалкие останки жертв, испуганно отшатываясь от кровавого месива из человеческих внутренностей и земли, примчался на мотоцикле связной и крикнул с дороги, что немцы напали на Бельгию.

Вскоре капитану Лертилуа принесли приказ о выступлении. Надо было бросить все это, прекратить ужасную работу, которую выполняли ошеломленные солдаты, двигаясь как призраки, сами ни живы ни мертвы. — Сейчас выступаем… Помойтесь, и дело с концом… Выступаем. — Надо было пройти пятнадцать километров до места посадки в машины, которые ждали около Байеля. Добрались туда к одиннадцати часам. Но посадку произвели только в два часа дня. Прибыл командир полка. Лертилуа подошел к нему доложиться. Командир батальона направился по другому маршруту. Оказалось, что их дивизия еще не выступает, остается пока в резерве 7-й армии. Роте капитана Лертилуа предназначалась роль одного из тыловых отрядов моторизованного авангарда армии. — Подробности, Лертилуа,