Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев

Михаил воспитывались у своей тетки, княгини А. М. Щербатовой. В 1809–1811 гг. учился в Московском университете на факультете словесности. В 1812 году поступил на военную службу и был участником Отечественной войны и заграничных походов русской армии 1813–1814 гг. В 1816 году Чаадаев, бывший в тот период корнетом лейб-гвардии Гусарского полка, расквартированного в Царском Селе, на обеде у Карамзиных познакомился с А. С. Пушкиным; их тесная дружба продолжалась до гибели поэта. Пушкин посвятил Чаадаеву четыре стихотворения, в том числе знаменитое «К Чаадаеву» («Любви, надежды тихой славы…»). В октябре 1820 года, в связи с волнениями в Семеновском полку, Чаадаев выезжает в г. Троппау (Германия) с докладом для императора Александра I. В январе 1821 года по невыясненным причинам он бросает военную службу и выходит в отставку в чине ротмистра.

В это время Россия жила ожиданием реформ. Победа русской армии над Наполеоном подарила просвещенной части общества, которая питалась в то время идеями французского Просвещения и немецкой идеалистической философии, надежду на скорые перемены во внутренней политике. А. С. Пушкин отмечал и в Чаадаеве задатки, которые в иных условиях могли бы сделать его политическим деятелем либерального толка: «Он в Риме был бы Брут, в Афинах — Перикпес».

Представление о Чаадаеве как о «великом муже» сложилось еще в студенческие годы. Его товарищам по Московскому университету были известны послание Пушкина «К Чаадаеву» и пушкинское сравнение Чаадаева с Брутом и Периклом. И в кругу друзей Чаадаев всегда занимал положение учителя и мудреца.

После 1820 года намечается перелом в общественной жизни, связанный с обращением императора Александра I к мистическим религиозным доктринам и с повсеместным распространением идеи так называемого Священного союза — религиозно-монархического объединения европейских государств (при ведущей роли России).

Увлечение мистицизмом затронуло и Чаадаева, который в 1820 году вступил в масонскую ложу, что в итоге привело его к духовному кризису и спровоцировало серьезные проблемы со здоровьем. 6 июля 1823 года Чаадаев покидает Россию с намерением больше никогда не возвращаться обратно. В течение трех лет он путешествует по Европе. Во время этого путешествия он познакомился с выдающимся немецким философом Ф.-В.-Й. Шеллингом. Философ, находившийся тогда на пике своей славы, назвал Чаадаева «самым умным из известных ему людей». Впоследствии русский дипломат И. С. Гагарин, бывший близким приятелем Чаадаева, писал о реакции Шеллинга на это знакомство: «Великий немец Вами бредит, ловит везде русских и расспрашивает о Вас».

Благодаря своему отсутствию в России в 1825 году Чаадаев оказался в стороне от восстания декабристов, со многими из которых он был хорошо знаком. Вернувшись в Россию, Чаадаев был арестован, но вскоре освобожден и отправлен в Москву, где поселился на Петровке, а затем во флигеле дома Левашевых на Новой Басманной улице. Затворническая жизнь Чаадаева, его занятия философией и историей, глубокая оригинальность суждений снискали ему уважение современников: у «басманного философа» постоянно бывали деятели науки (в том числе медики М. Я. Мудров и И. Е. Дядьковский), писатели, поэты, историки, публицисты (Н. В. Гоголь, Ф. И. Тютчев, М. П. Погодин, Т. Н. Грановский, А. И. Герцен и др.). Чаадаев посещал салоны 3. А. Волконской и А. П. Елагиной; а в 1826 году на квартире С. А. Соболевского присутствовал при чтении Пушкиным «Бориса Годунова».

В 1828–1831 гг. философ создал свой главный труд-трактат «Философические письма», написанный в форме посланий вымышленному адресату (на французском языке). Эта работа, в которой Россия противопоставлялась католическому Западу, долго существовала в рукописной версии, пока в 1836 году в журнале «Телескоп» Н. И. Надеждина не был опубликован русский перевод первого из «Писем». Однако карандашом цензора были вычеркнуты строки о печальном положении России и о действии сил, «которые приводят у нас в движение все, начиная с самых высот общества и кончая рабами, существующими лишь для утехи своего владыки».

Взгляды Чаадаева на рабство и крепостничество в России были известны и до публикации «Первого письма», написанного в 1828 году и распространявшегося в списках.

А. И. Герцен в «Былом и думах» писал о «Философическом письме» следующее: «Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь: тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли то сигнал, вызов на помощь, весть об утрате или о том, что его не будет, — все равно надо было проснуться… Письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию. Оно имело полное право на это. После "Горя от ума" не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление».

Это «сильное впечатление», к примеру, вполне передает письмо Софьи Николаевны Карамзиной, дочери знаменитого историка: «Я должна рассказать тебе о том, — пишет она брату Андрею, — что занимает все петербургское общество, начиная с литераторов, духовенства и кончая вельможами и модными дамами: это письмо, которое напечатал Чаадаев в "Телескопе", "Преимущества католицизма перед греческим исповеданием", источником, как он говорит, всяческого зла и варварства в России, стеною, воздвигнутой между Россией и цивилизацией… Он добавляет разные хорошенькие штучки о России, "стране несчастной, без прошлого, без настоящего и будущего", стране, в которой нет ни одной мыслящей головы, стране без истории… Это письмо вызвало всеобщее удивление и негодование».

А вот как откликнулся на письмо ее брат Владимир Николаевич Карамзин: «Я был вне себя, читая пасквиль Чаадаева <…> Можно жалеть свою родину, но горе тому, кто презирает ее, потому что у него более нет родины, и это слово теряет для него всякий смысл».

«Пасквилем на русскую нацию» назвал «Философическое письмо» и Денис Давыдов в письме Пушкину от 23 ноября 1836 года.

Что касается реакции государственных чиновников, то их негодование перешло все границы. Вот фрагмент письма Николаю I от министра народного просвещения С. С. Уварова: «Статью эту считаю настоящим преступлением против религиозной, политической и нравственной чести». Уваров замечает, что в России «возмущение не может не стать всеобщим».

Реакционный дипломат Д. П. Татищев 26 октября 1836 года спешил донести С. С. Уварову: «Филиппика Чаадаева, которую я вам возвращаю, может возбудить только негодование и отвращение. Меня это возмущает! Под прикрытием проповеди в пользу папизма автор излил на свое собственное отечество такую ужасную ненависть, что она могла быть внушенной ему только адскими силами».

27 октября 1836 года митрополит Серафим обратился к шефу жандармов А. X, Бенкендорфу: «Суждения о России, помещенные в сей негодной статье, столько оскорбительны для чувства, столько ложны, безрассудны и преступны сами по себе, что я не могу принудить себя даже к тому, чтобы хоть одно из них выписать здесь для примера…» И далее Серафим обвинял издателя «Телескопа»