Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев

Сходна и оценка Чаадаевым философии Фихте, данная в «Отрывках и. разных мыслях», сборнике записей и размышлений философа, созданном в 1840-е гг., но увидевшем светлишь в 1990 году. Так, в одном из написанных им отрывков, который предположительно можно отнести к 1830-м гг., философия Фихте характеризуется как завершение начатого Кантом возвеличения человеческого «Я». Такая философия, по глубокому убеждению Чаадаева, неизбежно должна «ввергнуть человеческий разум в некий ужас». Однако после «Философических писем» его суждения об учении Фихте претерпевают ряд изменений. Критикуя разделявшееся им ранее представление о философии Фихте как философии «всемогущества человеческого "Я"», Чаадаев явно следует самому Фихте, в поздних работах опровергавшего такого рода мнения о своей системе. В «Фактах сознания» (1814), например, Фихте утверждал, что совершенно не правы те, кто считает, что его философская концепция «приписывает индивиду действия, например, создание всего материального мира и т. п., которые совершенно ему не могут принадлежать». По всей вероятности, именно эту изданную посмертно книгу Фихте имел в виду Чаадаев, когда заявлял: «Почитайте только его посмертные труды, и вы убедитесь, как далек он был от отрицания внешнего мира».

При чтении «Фактов сознания» Чаадаев выделил мысль Фихте о том, что, когда в чувственном мире реализована нравственная задача, составляющая его основание, мир этот «исчезает и погибает». Для Чаадаева такое утверждение было «наглостью». Он усматривал в этом своеобразную непоследовательность автора «Фактов сознания» и считал, что систему Фихте следует рассматривать лишь как предварительную, имевшую задачу исследовать субъект знания, то есть человеческое сознание. Как считал Чаадаев, Фихте придал человеческому «Я» «преувеличенные размеры и поставил его в центр творения. Вот и все, в чем его можно упрекнуть». Тем не менее в фихтеанском «дерзновенном апофеозе личности» он видит «начало чрезвычайно плодотворное» и считает, что учение Фихте «оставило глубокие следы в человеческом разуме».

Несомненно, более глубокое влияние на философские воззрения Чаадаева оказали мысли Ф.-В.-Й. Шеллинга. Встречи и беседы с Шеллингом, занявшие несколько дней, очевидно, способствовали пробуждению интереса Чаадаева к философии как таковой. Вряд ли, однако, у Чаадаева сложилось ясное представление о философии немецкого мыслителя — трансцендентальном идеализме. Но основное направление развития мысли Шеллинга он понял правильно. В 1832 году в письме Шеллингу Чаадаев приветствовал обращение немецкого мыслителя к идее слияния философии с религией.

В «Философических письмах» упоминание трансцендентального идеализма и его характеристика связаны с критикой Чаадаевым эмпирической философии. Трансцендентальный идеализм уподобляется здесь лучу света, прорезающему тьму господствующих в философии «предрассудков» эмпиризма. В его философской сущности трансцендентальный идеализм характеризуется в «Философических письмах» как «род тонкого платонизма», преисполненный «возвышенной умозрительной поэзии». О том, что в 1820-х и в начале 1830-х гг. Чаадаев видел в философии Шеллинга своеобразное воскрешение платонизма, говорят строки его письма

А. И. Тургеневу (апрель 1833 года). Передавая Тургеневу свое письмо Шеллингу, Чаадаев выразил пожелание, чтобы немецкий мыслитель отвечал ему на своем родном языке, «на котором он столько раз воскрешал моего друга Платона и на котором знание стало благодаря ему поэзией и вместе геометрией, а теперь, может быть, уже и религией».

«Воскрешение» платонизма философией Шеллинга, при всей тонкости и возвышенности этой философии, для Чаадаева не является тем путем, которым должна идти философская мысль. В трансцендентальном идеализме он не видел того слияния философии с религией, которое было целью его мысли. Он упрекал Шеллинга в том, что тот поддался увлечению «чувственными вдохновениями Платона», и противопоставлял подобному увлечению ориентацию на творения христианских мыслителей первых веков нашей эры.

В характеристике трансцендентального идеализма в пятом «Философическом письме» Чаадаев пишет, что философия Шеллинга «пребывает пока на таких эфирных высотах, на которых трудно дышать», он «как бы витает в прозрачном воздухе, порою теряясь в неясных или мрачных сумерках, так что можно принять его за одно из фантастических видений, которые подчас появляются на южном небе, а через мгновение исчезают, не оставляя следа ни в воздухе, ни в памяти».

Чаадаева не удовлетворял сам подход Шеллинга к проблеме развития человеческого сознания. Развитие это рассматривалось немецким мыслителем, по сути, вне истории. Для Чаадаева же сознание существовало лишь в его исторической преемственности, как результат и часть интеллектуальной деятельности последовательно сменявшихся поколений. Видимо, именно такой подход к анализу сознания имел прежде всего в виду Чаадаев, когда в пятом «Философическом письме», выражая надежду, что мысль Шеллинга «вскоре спустится в обитаемые пространства», писал далее: «…пока предоставим ей шествовать по ее извилистому пути, а сами пойдем намеченной себе дорогой, более надежной». Непосредственно за этими словами он излагал один из важнейших тезисов своей философской концепции, согласно которому «всякий отдельный человек и всякая мысль людей связаны со всеми людьми и со всеми человеческими мыслями, предшествующими и последующими».

В 1832 году в письме к Шеллингу Чаадаев писал, что изучение сочинений немецкого мыслителя открыло ему новые области в царстве мыслей и послужило «источником плодотворных и чарующих размышлений».

Знакомство с философией раннего Шеллинга действительно ввело Чаадаева в новые для него сферы мысли, привлекло его внимание к современному взгляду на соотношение духовного и материального миров. Тем не менее расхождения между взглядами Шеллинга и Чаадаева были очень существенными, что для последнего было совершенно очевидным: «Хотя и следуя за Вами по Вашим возвышенным путям, мне часто доводилось приходить в конце концов не туда, куда приходили Вы».

К этим словам можно добавить, что «не туда», куда Шеллинг, Чаадаев приходил в значительной мере потому, что исходил из другого, нежели немецкий мыслитель, начала. Отправной точкой для раннего Шеллинга являлось то, что русский мыслитель-славянофил И. Киреевский называл «самомышлением» — представление человеческого «Я» о себе самом, не нуждающееся ни в какой внешней силе для своей деятельности. Философия же, изложенная в «Философических письмах», базировалась на признании «божественного откровения», это означало, что познание мира строится на идеях, полученных первым человеком от Бога.

Учение о параллелизме миров и «мировом сознании»

Итак, ни одна из «новых систем», по мнению Чаадаева (как, впрочем, и многих тогдашних русских философов), не дает ответа на вопрос о происхождении духовного в человеке. Ведь самое хорошее и возвышенное в нас принадлежит отнюдь не нам, а является прямым следствием присущей человеку способности подчиняться некой неведомой силе. Для того чтобы установить, что это за неведомая сила, Чаадаев обращается к аналогии с природными явлениями, а именно — к закону всемирного тяготения, открытому Ньютоном.

На первый взгляд, рассуждает Чаадаев, все силы природы сводятся к всемирному тяготению. Однако если бы эта сила была единственной, то есть действовало одно только притяжение, то «вся вещественность обратилась бы в одну бесформенную и