Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев

над нами непонятная сила. «Многократно возвращаясь к основному началу нашей духовной деятельности, к движущим силам наших мыслей и наших поступков, невозможно не заметить, что значительная часть их определяется чем-то таким, что нам отнюдь не принадлежит, и что самое хорошее, самое возвышенное, самое для нас полезное из происходящего в нас вовсе не нами производится. Все то благо, которое мы совершаем, есть прямое следствие присущей нам способности подчиняться неведомой силе».

И далее:

«До определенного момента мы, безусловно, действуем сообразно всеобщему закону, в противном случае мы заключали бы в себе самих основу нашего бытия, а это нелепость; но мы действуем именно так, сами не зная почему: движимые невидимой силой, мы можем улавливать ее действие, изучать ее в ее проявлениях, подчас отождествляться с нею, но вывести из всего этого положительный закон нашего духовного бытия — вот это нам недоступно». Поэтому, согласно Чаадаеву, нелепо считать, будто человек является причиной того, как он поступает и, главное, как он оценивает собственные поступки. На основе человеческих поступков невозможно установить законы духовного бытия, например, представления о благе и зле, должном и недолжном; все эти понятия и законы должны быть усвоены извне.

Эту же мысль Чаадаев развивает и в «Третьем письме»:

«Прежде всего, нет иного разума, кроме разума подчиненного; это, без сомнения, так; но это еще не все. Взгляните на человека; всю жизнь он только и делает, что ищет, чему бы подчиниться… Наши идеи о добре, долге, добродетели, законе, а также и им противоположные рождаются только от этой ощущаемой нами потребности подчиниться тому, что зависит не от нашей преходящей природы, не от волнений нашей изменчивой воли, не от увлечений наших тревожных желаний. Вся наша активность есть лишь проявление силы, заставляющей нас стать в порядок общий, в порядок зависимости. Соглашаемся ли мы с этой силой или противимся ей — все равно мы вечно под ее властью. Поэтому нам остается только стараться дать себе возможно верный отчет в ее действии на нас и, раз мы что-либо об этом узнали, отдаться ей со спокойной верой: эта сила, без нашего ведома действующая на нас, никогда не ошибается, она-то и ведет Вселенную к ее предназначению».

Итак, источник собственно человеческого в человеке, его духовного бытия, есть непознаваемая, внешняя по отношению к человеческому разуму сила. В качестве своих предшественников, озвучивших сходные воззрения, Чаадаев называет Платона, Р. Декарта и И. Канта: «Сколько ни есть на свете идей, все они последствия некоторого числа передаваемых традиционно понятий, которые так же мало составляют достояние отдельного разумного существа, как природные силы — принадлежность особи физической. Архетипы Платона, врожденные идеи Декарта, a priori Канта, все эти различные элементы мысли, которые весьма глубокими мыслителями по необходимости признавались за предваряющие какие бы то ни было проявления души, за предшествующие всякому опытному знанию и всякому самостоятельному действию ума, все эти изначально существующие зародыши разума сводятся к идеям, которые переданы нам от сознаний, предваривших нас к жизни и предназначенных ввести нас в наше личное бытие».

Для того чтобы понять, что собой представляет эта направляющая человеческий разум сила, необходимо вспом нить, что Чаадаев — философ религиозный. Для него разум современного человека — это разум «искусственный», испорченный грехопадением Адама. И тем не менее новейшие философские системы — а таковыми для Чаадаева были системы И. Канта, И. Фихте и Ф. Шеллинга — стали для философа объектом самого пристального внимания и анализа.

П. Я. Чаадаев и немецкая идеалистическая философия

Кантовскую философию Чаадаев назвал в «Философических письмах» «самой глубокой и плодотворной по своим последствиям» из всех философских систем. Однако в посвященных Канту строках «Писем» мы находим не только восхищение, но и критику. Основание ошибок Канта, по Чаадаеву, кроется в методологии, в неверном подходе к понятию разума.

Кант стремится «построить совершенно отвлеченный разум, существо исключительно мыслящее, не восходя при этом к источнику духовного начала». Для Чаадаева такой подход неприемлем: в «Философических письмах» в центре концепции разума стоит, во-первых, проблема отношения человеческого разума к его источнику — разуму божественному — и, во-вторых, задача исправления человеческого разума, испорченного вследствие грехопадения. Поскольку Кант рассматривает разум вне этого контекста, его система «вскрывает перед нами разум искусственный, а не разум первоначальный».

В своей библиотеке Чаадаев зачеркнул название книги Канта «Критика чистого разума» и заменил его на «Апологию Адамова разума». С этой исходной ошибкой Чаадаев связывает и кантовское «ложное учение об автономии человеческого разума». И именно здесь находится эпицентр кри тики Чаадаевым немецкого философа, поскольку одним из лейтмотивов «Философических писем» является идея зависимости человеческого разума от разума божественного.

Особенно настойчиво и последовательно отстаивал Чаадаев мысль об объективной, божественной природе нравственного закона. Поэтому, конечно, кантовский «категорический императив» — представление о долге, которое содержится в разуме любого человека (субъекта), вызывает у Чаадаева много возражений. Чаадаев рассматривает нравственное начало как приходящее в человеческий разум извне, усвоенное благодаря действию «внешней силы». Можно сказать, что «Письма» в целом представляют собой критику кантовской философии, утверждение и защиту тезиса о том, что «закон только потому и закон, что он не от нас исходит».

Однако, несмотря на всю критику, две идеи Канта Чаадаев полностью принимает. Во-первых, это признание существования мира, отличного от мира реального и обладающего особой «верховной логикой», которая «не подходит под нашу мерку». Другая идея, составляющая в глазах Чаадаева заслугу Канта, — установление границ человеческого разума, признание невозможности доказать логически существование Бога и бессмертие души.

Эти центральные идеи кантовской философии позволяют Чаадаеву утверждать, что именно Канту «обязаны мы всеми здравыми идеями современности, сколько их ни есть в мире, и мы сами — лишь логическое продолжение его мысли».

Чаадаева периода «Философических писем» (1828–1836) сближает с Кантом признание человеческого разума несовершенным, ограниченным в своих познавательных возможностях. Это не означает, однако, что Чаадаев разделяет кантовский агностицизм. Для Канта ограниченность познавательных возможностей свойственна самой природе человеческого разума, для Чаадаева же она — свойство исключительно разума «испорченного», и может быть преодолена. Русский мыслитель ищет возможности преобразования самого разума, возвращения разуму данной ему Богом силы. Он считает поэтому, что Кант лишь проложил новый путь философии и что, если он «оказал великие услуги человеческому духу, то лишь в том смысле, что заставил его вернуться вспять». «Вспять» означает у Чаадаева возвращение к разуму божественному.

Осуждая кантовское учение «об автономии человеческого разума», Чаадаев заметил, что благодаря Канту возникла «другая, еще более самонадеянная философия, философия всемогущества человеческого "Я"». Он имеет в виду философию И. Фихте.