Коммунисты - Луи Арагон

на ученьях, проводившихся перед выступлением, — то веревка лопнет, то колышки куда-то задеваются. Главврач рассердился. Пока он распекал подчиненных, явились артиллеристы и сообщили, что они занимают позицию в рощице, на холме выше замка. Едва они там устроились, на них спикировал немецкий самолет; в оранжеpee, где уже начали копаться в животе раненого англичанина, задрожали все стекла, и неопытные санитары бросились под операционный стол, за что на них заорали Сорбен и Фенестр, бывалые люди, участники прошлой войны… — Так, значит, на горке, у артиллеристов, есть раненые! Но что это за манера выбирать себе позицию около госпиталя. Сейчас ведь и нас нащупают! Надо вывесить над домом большой белый флаг с красным крестом, — сказал Давэн де Сессак. Тресс и Гурден держались того же мнения, в противоположность Фенестру и Сорбену, с которыми главврач пришел посоветоваться, когда они уже зашивали живот раненому. Хлороформ давал Морльер; англичанин хрипел, иссиня-бледное лицо его было искажено кошмаром искусственного сна. Фенестр сбросил с себя марлевую маску и, держа в одной руке пинцет, а в другой кетгут[528], закричал во все горло: — Нечего рассчитывать, что боши станут уважать Женевскую конвенцию. Выдумали тоже! — Посовещавшись, решили все же выложить на поляне в парке с помощью толченого кирпича большой красный крест на фоне белого гравия. Принялись за эти декоративные работы, и вдруг все пришли в волнение: под деревьями появился почтальон. Его сразу обступили. Просто невероятно — почта! В порыве радости позабыли о дисциплине: солдаты, ставившие палатку, всё побросали, из операционной выскочили санитары. Давэн де Сессак и его денщик демократически встали в очередь рядышком… Блаз сказал Морльеру: — Все-таки хорошо дело организовано. Для полевой почты, очевидно, нет секретов в перемещении войск… — Все почувствовали прилив оптимизма: напрасно мы ругаем порядки в армии, только сами себя унижаем. Неожиданно прибывшая почта казалась залогом победы. Люди разошлись по уголкам читать полученные письма, и каждый как будто нес в руке сокровище. В парке наступила тишина, исполненная трепетного волнения уединившихся чтецов. Толстый Фенестр с меланхолическим видом сидел на пне, — настоящий Вертер[529]; старший сержант, прохаживаясь по берегу пруда, блаженно улыбался. Морльер искал Жана, чтобы сказать ему… ну, что-нибудь сказать, потому что прочитанное письмо переполняло его сердце радостью…

И Бланшару пришло от Полетты короткое письмо: «Все идет хорошо. Люди начинают понимать. Скучаю по тебе, когда есть время. И без малыша скучно, но о нем я получаю весточки от мамы, а вот ты пишешь мне раз в год по обещанию…»

Главврач, не получив никаких писем, набросился на газеты, оказавшиеся вчерашними; в них сообщалось, что началась война. Сколько известий! Налеты на Швейцарию, бомбежка аэродрома в Бронне, отклики Японии на события — Давэн де Сессак даже растерялся. Что еще такое? Он опустил газету и увидел чье-то смуглое улыбающееся лицо с длинным носом — перед ним стоял навытяжку офицер-артиллерист, тоже в капитанском чине, как и сам главврач. Офицер представился: — Капитан Кормейль, командир батареи… Нет, не беспокойтесь, ничего плохого не случилось. Только вот провианта не имеем. Не может ли дивсанотряд временно взять артиллеристов на довольствие? — Позвольте! — воскликнул лейтенант административно-хозяйственной службы Гурден. — Это так просто не делается!.. — Но на этом дело не кончилось: в гостиную, где главврач устроил свой кабинет, вошли офицеры бельгийской самокатной части. Их солдаты расположились в парке. Они отступали к Малой Гетте, передав свои позиции легкой моторизованной дивизии. Волей-неволей пришлось пригласить бельгийских офицеров к обеду. — Пожалуйте и вы, капитан… — Артиллерист козырнул.

Спустившись с крыльца, Кормейль с удивлением оглядывал этот романтический замок — высокие окна, широкий подъезд, серебристые ели, огромные деревья, лужайки вдоль пруда, на которых расположились бельгийцы со своими велосипедами, словно артисты мюзик-холла перед выступлением; солнечные лучи падали на потускневшие стальные рули и спицы колес. Но живописные группы солдат, сутолока, суматоха и какой-то странный характер, который носила вся эта картина, напоминавшая пикник, меньше привлекали внимание Пьера Кормейля, преподавателя истории и географии в лицее Жансон де Сальи, чем сам этот замок XVIII века. Весьма подходящая декорация для романов Шодерло де Лакло[530]… Кому же принадлежит этот замок? Каким-нибудь богачам — буржуа или аристократам. Тут можно было бы устроить великолепный дом отдыха, думал он. С тех пор как Кормейль побывал в Крыму, у него появлялась такая мысль всякий раз, когда он видел исторические замки.

На Кормейля налетел спешивший куда-то молодой солдат с повязкой Красного креста на рукаве — рослый шатен с карими глазами, широкоплечий, как крестьянский парень, и с девичьи нежным цветом лица. Кормейль только было хотел буркнуть: «Поосторожнее, не видите, что ли?..», но, заметив, что солдат сразу залился румянцем, успокоился и, улыбаясь, сказал ему: — Скажите-ка, санитар, вы не знаете, чья эта миленькая дачка?

Солдат засмеялся такому определению и повторил: «Миленькая дачка?» — мотнув головой на зàмок. Потом объяснил: — Это замок барона Геккера — парижского банкира. У Геккеров есть еще вилла на Лазурном берегу, а сам Геккер связан с Земельным банком. — Кормейль усмехнулся про себя: скажите пожалуйста, какой осведомленный мальчик! Быстро все узнал. Забавно было, что солдат не называл его «господин капитан». — Наверно, студент-медик, а? Откуда ты знаешь членов правления всяких банков? — Кормейль чуть было не прибавил еще кое-что, но во-время прикусил язык: даже и в шутках нельзя показывать себя марксистом… Юноша опять покраснел и робко сказал: — В лицее Жансона… — Ах, вот что! Так ты меня знаешь? — Оказалось, что Жан де Монсэ учился не в том классе, где преподавал Кормейль, но один из его товарищей… д’Эгрфейль… — Ах, этот… — Учителю Кормейлю хорошо запомнился д’Эгрфейль, «королевский молодчик», который постоянно травил его. — Так вот д’Эгрфейль… Баронесса Геккер — его родственница… — Фу, как жарко! Жан был весь красный.

От светского разговора с лицеистом в солдатской форме Кормейлю все казалось совсем театральным, а тут еще на него наскочил лейтенант Гурден: конечно, он не собирается предъявлять счет господину капитану, только просит его дать одну-две расписочки для соответствующего оформления вопроса о довольствии артиллеристов… Но что это господину капитану вздумалось поставить свою батарею в непосредственной близости к медицинскому пункту?.. До чего же противный тип эта интендантская крыса. — Причем тут «вздумалось»? — оборвал его Кормейль. — Я выполняю приказ. Обращайтесь с претензиями в штаб дивизионной артиллерии. К тому же предполагается, что я вас защищаю…

Гурден язвительно захихикал: — Ну,