Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев

производит никакого действия на окружающее; а между тем — движение передалось, толчок произошел; в свое время мысль найдет другую, родственную, которую она потрясет, прикоснувшись к ней, и тогда вы увидите ее возрождение и поразительное действие в мире духовном… Сколько великих и прекрасных мыслей, откуда-то явившихся, охватили бесчисленные массы и поколения! Сколько возвышенных истин живет и действует, властвуя или светясь среди нас, и никто не знает, ни откуда явились эти грозные силы или блестящие светочи, ни как они пронеслись через времена и пространства» («Четвертое письмо»).

По мысли Чаадаева, воздействие мирового сознания на индивидуальное происходит через непосредственный контакт сознаний между собой, — этот постоянный контакт сознаний и образует само мировое сознание. Философ следующим образом характеризует мировое сознание: «А что такое то мировое сознание, которое соответствует мировой материи и на лоне которого протекают явления духовного порядка подобно тому, как явления порядка физического протекают на лоне материальности? Это не что иное, как совокупность всех идей, которые живут в памяти людей… Для того чтобы стать достоянием человечества, идея должна пройти через известное число поколений; другими словами, идея становится достоянием всеобщего разума лишь в качестве традиции. Но речь идет здесь отнюдь не только о тех традициях, которые сообщаются человеческому уму историей и наукой: эти традиции составляют лишь часть мировой памяти».

Чаадаев пишет о традициях, никем сознательно не фиксируемых, которые «влагает в глубину душ неведомая рука, их сообщают сердцу новорожденного первая улыбка матери, первая ласка отца». Это также и всесильные воспоминания, «в которых сосредоточен опыт поколений: всякий индивидуум их воспринимает с воздухом, которым дышит. И в этой-то среде совершаются все чудеса сознания». Этот опыт веков «составляет духовную сущность вселенной, он течет в жилах человеческих рас, он воплощается в образовании их тел и, наконец, служит продолжением других традиций, еще более таинственных, не имеющих корней на земле, но составляющих отправную точку всех обществ».

Итак, отправной точкой всех обществ и, следовательно, человеческой культуры в целом являются некие «таинственные традиции», которые в то же время не имеют корней на земле, то есть в самих обществах и в человеческой культуре. Такой отправной точкой может быть только непосредственное обращение человека к Богу, божественный глагол, обращенный к человеку со времен сотворения Адама: «Тем же действием, которое Бог совершал, чтобы извлечь человека из небытия, он пользуется и сейчас для создания всякого нового мыслящего существа. Это именно Бог постоянно обращается к человеку через посредство ему подобных». Поэтому «…великий закон постоянного и прямого воздействия высшего начала повторяется в общей жизни человека, как он осуществляется во всем творении» («Четвертое письмо»).

Таким образом, происхождение человеческого разума не может быть понято иначе, как только благодаря тому, что социальное общение уже заключает в себе духовное начало: «В день создания человека Бог беседовал с ним, и человек слушал и понимал, — таково истинное происхождение разума». Когда грехопадение воздвигло стену между человеком и Богом, воспоминание о божественных словах не было утеряно, «и этот глагол Бога к человеку, передаваемый от поколения к поколению, вводит человека в мир сознания и превращает его в мыслящее существо». Таким образом, неверно, что человек рождается в свет с «готовым» разумом: индивидуальный разум зависит от «всеобщего» разума: «Если не согласиться с тем, что мысль человека есть мысль рода человеческого, то нет возможности понять, что она такое».

Как замечает в своей «Истории русской философии» В. Зеньковский, в этой замечательной формуле, предваряющей глубокие построения книги С. Трубецкого о «соборной природе человеческого сознания», устанавливается прежде всего неправда всякого обособления сознания, устраняется учение об автономии разума.

С одной стороны, индивидуальное эмпирическое сознание («субъективный» разум) может в порядке самообольщения почитать себя «отдельным», но такое «пагубное "Я"… лишь разобщает человека от всего окружающего и затуманивает все предметы». С другой стороны, то, что реально входит в человека от общения с людьми, в существе своем исходит от того, что выше людей, — от Бога. «Все силы ума, все средства познания, — пишет Чаадаев, — покоятся на покорности человека» этому высшему свету, ибо «в человеческом духе нет никакой истины, кроме той, какую вложил в него Бог», в человеке «нет иного разума, кроме разума подчиненного <…> и вся наша активность есть лишь проявление силы, заставляющей стать в порядок общий, в порядок зависимости». В нашем «искусствен ном» (индивидуальном) разуме мы своевольно заменяем уделенную нам часть мирового разума, и основная реальность есть поэтому не индивидуальный разум и, конечно, не простой коллектив, а именно «мировое сознание» — некий «океан идей», к которому мы постоянно приобщаемся. Если бы человек мог «довести свою подчиненность высшему свету до полного упразднения своей свободы», то «тогда бы исчез теперешний отрыв его от природы, и он бы слился с ней», и «в нем бы проснулось чувство мировой воли, глубокое сознание своей действительной причастности ко всему мирозданию».

Человеческая свобода и зло

Человек не просто является частью мироздания, но имеет еще и личную свободу. В связи с этим Чаадаев в «Философических письмах» замечает: «С идеей о моей свободе связана другая ужасная идея, страшное, беспощадное следствие ее — злоупотребление моей свободой и зло как его последствие».

Объясняя, в чем состоит это зло, Чаадаев снова прибегает к аналогии с природной сферой. Предположим, рассуждает философ, что хотя бы одна молекула вещества приняла произвольное движение. Не сдвинется ли с места всякий атом в бесконечных пространствах? Не потрясется ли тотчас порядок мироздания? Все тела стали бы по произволу в беспорядке сталкиваться и взаимно разрушать друг друга. Приведя данную аналогию, Чаадаев в «Четвертом письме» опрашивает: «Понимаете ли вы, что это самое делает каждый из нас в каждое мгновение? Мы только и делаем, что вовлекается в произвольные действия и всякий раз потрясаем все мироздание. И эти ужасные опустошения в недрах творения мы производим не только внешними действиями, но каждым душевным движением, каждой из сокровеннейших наших мыслей. Таково зрелище, которое мы представляем Всевышнему».

И далее Чаадаев задает сами собой напрашивающиеся вопросы: «Почему же Он терпит все это? Почему не выметет из пространства этот мир возмутившихся тварей? И еще удивительнее — зачем наделил Он их этой страшной силой?»

Зло в мире есть продукт той свободы человека, которая совпадает с человеческим своеволием и которую Чаадаев характеризует как «вовлечение человека в произвольные действия», и вот эти произвольные действия разрушают порядок мироздания, потрясая и опустошая его каждый раз. Чаадаев пишет также о бессчетных заблуждениях, грубейших предрассудках и преступлениях, которыми запятнал себя человек, пребывающий в своем своеволии.

Итак,