Жизнь волшебника - Александр Гордеев

тургеневских девушек вспомнишь…

– Мы с папой, конечно, говорили и об этом. Но я другая. На самом деле, мои принципы более

строги и я бы даже сказала, более воинственны, если требуется их защитить. Принципы

тургеневских девушек были как стекло. Мои принципы – хрусталь. Сейчас мир изменился и для

прочности ему требуется ещё большая чистота, чем раньше.

– Я всё понял, – виновато опускает голову Роман. – Прости меня за моё предложение…

– Показаться обнажённой? – со смущённой улыбкой спрашивает Лиза. – Не прости прощения.

Ты для меня и в самом деле уже другой, не как все. Тебе позволяется больше. Мы ведь

расстаёмся. Это большая ответственность. И я её осознаю. Ты и вправду хочешь видеть меня

обнажённой? Конечно же, такой меня не видел ещё ни один мужчина. И если мы не имеем права

связать друг друга близостью, то можем соединить себя этой тайной. Я хочу, чтоб именно ты был

первым мужчиной, увидевшим меня. Пусть это станет нашим зароком, откровением, обрядом. И

когда ты уедешь, я буду знать, что у меня есть мужчина, который видел меня обнажённой,

мужчина, которому я сама предназначила себя и которому обязана быть верной. Хочу, чтобы и ты

запомнил это. Хочу, чтобы и у тебя осталась обязанность передо мной. Ты хочешь запомнить меня

так?

Роман сидит, не веря тому, что слышит. Не сумев ничего ответить, он лишь молча и почти тупо

кивает головой.

Для того, чтобы не передумать и не испугаться ещё больше, Лиза тут же встаёт и

нерешительно, вся на нервах, идёт по комнате, щеки её краснеют, пальцы дрожат.

– Я буду сидеть вот так, отвернувшись, – овладев собой и помогая ей, обещает Роман

срывающимся голосом. – Ты скажешь, когда можно будет оглянуться. Клянусь, что я не поднимусь

с этого стула и не сделаю в твою сторону ни шага.

– Хорошо, – не то кивает она головой, не то произносит едва шевельнувшимися губами.

Роман садится лицом к окну и спиной к Лизе. Но теперь он, кажется, видит ушами. С минуту

ещё она стоит неподвижно, а потом раздевается, мягко шелестя своим красивым ярким платьем…

Она не спешит. Эта комната ей привычна, эта комната постоянно видит её голой. Только сейчас

здесь мужчина.

Наконец Лиза словно исчезает, её не слышно. Она просто стоит и смотрит в затылок. Роман

ещё не видит её, но уже знает, как она стоит.

– Повернись, – тихо и совсем трезво произносит Лиза.

Роман медленно поворачивается. Чёрный шкаф, на фоне которого она замерла, чётко

обрисовывает её белую фигуру с розовыми сосочками и тёмным треугольничком внизу. Но всё это

Роман видит боковым взглядом, потому что Лиза смотрит прямо в глаза и он тоже не может

отвести своего взгляда от этого словно магистрального направления. Кажется, ей очень стыдно и

она специально притягивает, сковывает его взгляд своим взглядом, как могла бы удерживать его

руки, чтобы он к ней не прикасался. Но ведь долго это не продлится и он может просто не увидеть

её. Требуется усилие, чтобы вырвать свой взгляд из её взгляда. И когда это происходит, она

продолжает наблюдать за его изучающими глазами.

Лиза просто совершенна: светлая, чистая кожа, грудь с отвердевшими от волнения сосочками,

золотистая коса с одной стороны груди, маленький подтянутый животик, красивые точные бёдра…

В ней всё правильно, всё, как надо, всё гармонично. В её совершенство даже не верится. Но следы

от тугого лифчика и резинки трусиков на её теле явно доказывают, что она реальна и состоит из

плоти. Почему именно та девушка, с которой он так смешно, как будто случайно познакомился и

которая привлекает его своей душой, ещё оказывается идеальной и внешне? Кажется, тот, кто ему

её послал, даже чуть перестарался. В конце концов, её внешнее совершенство и не было столь

обязательно – встретить самую красивую он не стремился. И потому в душе – буря, в которой

нельзя разобраться, которая наружу пробивается нервной дрожью. В этом внутреннем восторге

мелькает и что-то плотское, но оно лишь как непроросшее зерно, как необходимая соль чувства.

Лиза стоит, держась рукой за спинку старого коричневого стула, на который брошена её одежда.

У Лизы тоже нервно подрагивают губы.

– Я вижу Принцессу, – тихо произносит Роман, словно констатируя этот факт для себя. –

Отныне ты для меня Принцесса. Принцесса с большой буквы.

– Достаточно, отвернись, – просит она, оставаясь неподвижной, будто опасаясь, что малейшее

движение на его глазах разденет её ещё больше. – Нет, подожди. Скажи мне такую фразу: «Я

строго запрещаю тебе показываться обнажённой любому мужчине, если на это не будет моего

разрешения».

487

Роман в точности повторяет фразу, сам недоумевая от того, каков же должен быть момент,

чтобы он позволил ей это.

– Хорошо, мой любимый, – отвечает Лиза, – с этого момента я полностью повинуюсь тебе.

Романа пробивает новая волна дрожи, какой-то общий трепет. Не меняя положения, он

закрывает глаза ладонями, словно запечатывая там её облик, и медленно поворачивается спиной.

Он слышит, как Лиза снова шелестит платьем. А потом снова будто исчезает. Роман сидит, уже

просто задумчиво глядя в окно. Туда же через его плечо смотрит и Лиза, словно догоняя его взгляд.

Проходит минута, другая. Им почему-то необходимо это молчание. Наконец Роман глубоко

вздыхает, словно что-то укладывая в своей душе, и поворачивается. Лиза сидит на стуле, около

которого только что стояла. Они молча смотрят в глаза друг друга. На лицах обоих медленно и

одновременно возникает спокойная торжествующая улыбка. Потрясающе, что Лиза не отводит

глаз, уже не стыдясь того, что было. И от этих обновлённых встречных взглядов у них снова

пересыхает во рту, их снова бьёт мелкая дрожь. То, что было – потрясение для того и другого.

Роман подходит к Лизе, опускается на колени и обнимает её неподвижно сидящую на стуле. Только

это уже какое-то другое объятие. В этом объятии уже есть некое откровенное знание.

– Я ожидал, что ты повернёшься вокруг своей оси, показывая себя, – шепчет он, чувствуя

желание поделиться с ней впечатлением о ней, но так, словно это была не она, а какое-то

отдельное произведение.

– Пока я раздевалась, я так и намечала, – отвечает Лиза, – но под твоим взглядом я не могла

двинуться. Я чувствовала себя фотографией, которую нет смысла поворачивать.

– Только не считай это стыдным. Я восхищён тобой! Ты так прекрасна, что я, наверное, даже не

заслуживаю тебя. А что было в моём взгляде такого страшного, что ты не могла шелохнуться?

– Не смейся, ты и вправду меня испугал, – признаётся Лиза.

– Испугал?!