Александр Башлачёв: человек поющий - Лев Александрович Наумов

«Ради Бога, не бросай университет». Саша отвечал: «Я все равно закончу, на заочное поступлю!» Но я все просила: «Ради Бога, не бросай». И он не бросил».

В группе «Рок-Сентябрь» сменился клавишник, на место Александра Пугачева пришел Владимир Капустин. Вскоре после этого в Вологде состоялся грандиозный концерт. Рассказывает Сергей Герасимов: «Я уже не работал, но на этот концерт я им собирал всю программу, чтобы она была логично выстроена, был ведущим. Концерт был в огромном Дворце спорта «Спектр», вмещающем, наверное, пять тысяч человек. Когда мы приехали, даже там был полный аншлаг. Собралась вся Вологда. Мы проходили через кордоны милиции, и это был лучший концерт. У нас был прекрасный звукорежиссер, Юра Сорокин... Мне такой момент запомнился... Раньше же не было никаких эффектов, кроме световых, и то там всё вручную включали. Не было ни автоматики, ничего, шторку руками дергали. О дыме вообще речи не шло. Саша где-то достал порох, и во время концерта решил дымовой эффект сделать, вышел на сцену сзади, чиркнул спичку. Там, видимо, хорошо полыхнуло, и ему всю руку обожгло. Сашу увезли на «скорой». Все перепугались: чего там с Сашей? Но концерт надо было доигрывать. К концу концерта Саша пришел веселый, правда, с перевязанной рукой. Все нормально. Обошлось».

В триумфальную историю группы вмешался Всеволод Новгородцев[106]. Он рассказал о «Рок-Сентябре» в своей передаче на радиостанции BBC, а также поставил в эфире песню «Манекен», что сработало как приказ всем общественным и государственным органам перекрыть группе кислород. Интересен тот факт, что пленку с записью песни сотрудникам радиостанции передал именно Башлачёв на финале конкурса «Золотой камертон», надеясь, что это пойдет группе на пользу.

Один из первых концертов Александра состоялся еще в студенческие годы, в общежитии архитектурного института в Свердловске. Рассказывает[107] Александр Измайлов: «Ему почти не хлопали, расходились испуганные. Кто-то спрашивал, когда будет дискотека. Кто-то ворчал, что это — что-то среднее между Высоцким[108] и Гребенщиковым[109]. А я радовался, именно радовался: они не видят, дураки, не видят».

В 1982 году Александр написал, в частности, песни «Мы льем своё больное семя...» и «Пора собираться на бал», а также стихотворения «Гаснут восковые свечи...» и «Чужой костюм широким был в плечах...».

1983

Александр Измайлов рассказывает[110]: «Он [Башлачёв] писал очень легко, импровизировал без бумаги. За десять минут мог написать песенку на день рождения. На пятом курсе я придумал игру — рок-группу «Ту-144». Мы собирались, запасались пивом, рассаживались у меня в боковушке [боковой комнате] и принимались за дело. Каждый должен был написать три песни на три темы, предложенные соседом. Срок — полчаса. Правил — никаких. Саша всегда выигрывал — он писал мгновенно. Я потом смотрел его черновики: он даже не писал слова — только первые буквы, значки, стрелки какие-то».

1 июня 1983 года Башлачёв поехал на трехмесячные военные сборы в так называемый «32-й городок» под Свердловском. Выпускники университета жили в чистом поле в палатках на десять человек. Александр попал в первое отделение первого взвода первой роты. Командирами взвода и отделения были его однокурсники Сергей Кузнецов и Вячеслав Фролов, отслужившие в армии еще до учебы в университете. В своем письме от 7 июня он писал Сергею Нохрину в Свердловск, что ему и его друзьям не нравится в военной части: «Мы с Нелюбиным сочли за благо записаться в духовой оркестр, и теперь имеем по четыре часа свободного времени, что ровно на четыре часа больше, чем у многих наших товарищей...» Василий Нелюбин: «В оркестр мы попали, в общем-то, случайно. Уже на сборах выяснилось, что в части есть духовые инструменты, и начальство решило создать оркестр. Костяк этого музыкального коллектива составили математики, среди которых оказалось несколько человек, умеющих играть на духовых инструментах. С нашего факультета в оркестр пришли Саша Башлачёв (малый барабан), Сергей Быков (бас), Володя Овчинников (большой барабан) и я (корнет). Нас освободили от занятий, и мы репетировали. Задача была поставлена почти нереальная: через две недели мы должны были играть марш на принятии присяги. И это притом что половина «музыкантов» впервые взяли в руки духовые инструменты. Впрочем, большинство из нас имело за плечами музыкальную школу, знали ноты и играли на чем-то. Через две недели мы сыграли музыкальную фантазию, в которой угадывался марш «Белая армия, черный барон...». Начальству понравилось: все было громко и ритмично». Об этом же рассказывает[111] их однокурсник Владимир Овчинников: «Летом, после пятого курса, нас всех направили на трехмесячные военные сборы... Командовал сборами полковник Кислов, а помогал ему подполковник Степанов по кличке Дядя Степа-светофор. Кличку подполковнику дали не из-за фамилии, а из-за цвета глаз — один зрачок у него был шоколадно-коричневый, а другой — зеленый... Саша узнал военную тайну полковника Кислова. Тот обожал духовую музыку. И во время ежегодных сборов приказывал создать при студенческой армии маленький духовой оркестр. Все разводы на плацу у него непременно сопровождались маршем “От тайги до британских морей”. Саша прибежал ко мне с этой тайной: “Музыканты у Кислова в шоколаде. Они не занимаются строевой. И каждую неделю — увольнительные в город. Давай запишемся?” Я сказал ему, что в музыке я ни в зуб ногой. Но Башлачёв срезал меня простой истиной — “когда нас приведут выбирать инструменты, необходимо выбрать тот, у которого нет клавиш. На инструменте без клавиш играть — плевое дело”. Мы с ним удивительно легко прошли отбор в духовой оркестр. Памятуя слова Саши, я вбежал в комнату, где были свалены помятые трубы, тарелки и барабаны, первым. И ухватил то, что по своей природе не имело и не могло иметь клавиш — тромбон. Саше достался маленький барабан. На нем тоже не было клавиш. Когда Кислов с прапорщиком-музыкантом из соседней части пришли принимать работу, ребята неожиданно для меня сыграли “британского барона”. Я тоже, как мог, изображал виртуоза-тромбониста, дул в мундштук, не издавая звуков. Прапорщик эту мою невинную ложь распознал, и я был изгнан с позором в строевые войска... Через неделю Башлачёв вернул меня в оркестр. На одной из репетиций двухметровый парень, игравший на большом полковом барабане, страшным ударом прорвал потертую кожу инструмента. Командование готово было отдать его под суд. Но Башлачёв сообщил полковнику Кислову, что в лагере есть человек, способный исправить положение. Он назвал мою фамилию. В тот же день куском свиной кожи, выпрошенной у настоящих военных музыкантов, я залатал дырку. И под руководством Саши