Александр Башлачёв: человек поющий - Лев Александрович Наумов

стал осваивать великую науку игры на большом барабане... В первый же день мы с барабанами уселись вдвоем около входа в командирскую палатку. И начинали негромко, но очень нудно стучать в большой барабан, сопровождая его низкий звук гороховыми раскатами малого барабана. Через пару минут из палатки, словно ошпаренный, вылетел полковник Кислов и дико заорал: “Какого... товарищи курсанты, вы тут развели эту?..” — “Товарищ полковник, — спокойно сказал ему Саша, — курсант Овчинников настраивает барабан на нижнее «до» верхней октавы”. “Товарищи офицеры, — через секунду вполголоса скомандовал в палатке Кислов. — Прекратите гогот — барабанщик настраивает барабан на нижнее «до»”».

Александр продолжал в своем письме Сергею Нохрину: «Нет смысла жить и нет смысла умирать. Извини, но шутить просто некогда... Единственное, чего мы хотим, — это увидеть тебя, мой друг, в это воскресенье с бутылочкой в кармане. В воскресенье здесь хорошо — начинаешь замечать красоты леса, слышать пение птиц». Позже Александр расскажет маме, что однажды во время учений они выкопали на полигоне неразорвавшийся снаряд. Вспоминает Василий Нелюбин: «Саша тяжело переносил «тяготы и лишения армейской службы»: ежеутренние кроссы, копание окопов, марш-броски... Тем не менее он продержался почти месяц и даже принял присягу. Но в конце июня он обратился к врачам, и его отправили в Свердловск на комиссию... Ему поставили диагноз «маниакально-депрессивный психоз» и дали отсрочку от армии. Думаю, что никакой психической болезни у него не было, просто он «откашивал» от службы после того, как не смог с первого раза поступить на журфак Ленинградского университета. Тем не менее его комиссовали, и весь остаток лета он жил в Свердловске и амбулаторно посещал врачей». В письмах родителям Александр писал, что заболел и лечится в профилактории. Рассказывает[112] Владимир Овчинников: «Саша обеспечил мне карьеру полкового барабанщика. Но сам не выдержал тягот военной службы. Все чаще и чаще он выходил на развод в пилотке, надетой, словно треуголка, поперек головы, и с рукой, засунутой за обшлаг шинели. В таком виде он и в самом деле был очень похож на Наполеона. Это показалось командованию подозрительным. Вскоре его списали из Вооруженных сил Советского Союза как неопасного психа, не нуждающегося в обязательном лечении. Самое потрясающее, что как только его комиссовали, он немедленно на постоянной основе прописался на военных сборах. Тайно от офицеров он продолжал жить в нашей палатке, ходил в столовую на обед и ужин (завтрак он просыпал). А по вечерам в пятницу посещал кино в соседней войсковой части... За то время, пока он подпольно находился в лагере, наш оркестр записал под его руководством два магнитных альбома. В одном случае это были записи песен Deep Purple и Led Zeppelin в исполнении духового оркестра. В другом — песни тюрьмы и каторги в сопровождении альта, баритона и трубы».

19 июня у Александра состоялась присяга. Однако звание младшего лейтенанта ему не было присвоено, так как часть сборов он провел в больнице. Василий Нелюбин: «Все было как положено, его вызвали из строя, он вышел строевым шагом с автоматом наперевес и зачитал текст воинской присяги. Позже кто-то из наших однокурсников его подковырнул: “Ну и что ты теперь будешь делать со своим пацифизмом?” — и процитировал слоган с агитплаката: “Принял присягу — назад ни шагу!” Саша пытался отшучиваться: “А я пальцы скрестил и держал крестик, пока читал текст присяги. Получается, что это все было понарошку!”».

В июле Башлачёв вернулся в Череповец, а потом поехал в Вологду и обратно в Свердловск. В тот же день он написал Нохрину письмо: «Пока я нахожусь на незаслуженном отдыхе... Сегодня я вынес свой желудок с поля «поя», то есть вернулся из Вологды, где находился с дружественным визитом и пустыми карманами... Посмотрел твой сон про исчезающее пиво, причем в несколько удлиненных сеансов. Боюсь, что завтра поеду туда опять. Собственно, новостей никаких нет. «Сентябрь» наш разогнали начисто. Мы в течение месяца выпускаем последнюю пленку — и точка. Конечно, будем стараться превратить ее со временем в запятую, но над рок-сценой сгущаются серьезные хмурые тучи, скоро все попрячутся под крыши ресторанов. 29 августа я прибуду в Свердловск... неделю мы там пробудем точно».

Летом в Череповец с концертами приехал Гуннар Грапс[113]. Нельзя было определенно сказать, существовала ли все еще группа «Рок-Сентябрь». И уж точно было неясно, будет ли она существовать в дальнейшем, поэтому Вячеслав Кобрин принял предложение Грапса и в марте 1984 года уехал в Таллинн играть в его ансамбле Magnetic Band. Позже Кобрин будет сотрудничать и с Яаком Йоалой[114], и с Тынисом Мяги[115], а затем организует свою группу «Кобрин Блюз Бэнд». Через некоторое время в Череповце будет собран состав «Рок-Сентября» без Кобрина, но и он просуществует недолго. Участие в этом проекте Александра прекратилось, как только началась сумятица.

Башлачёв защитил диплом на тему «Музыкальная критика на страницах газеты Германской коммунистической партии “Unsere Zeit”». Оппонентом этой дипломной работы был Валерий Маркович Паверман, а научным руководителем — заведующий кафедрой «История печати» Владимир Валентинович Кельник. Владимир Валентинович рассказывал, что работа над дипломом шла великолепно, Александр был аккуратен и исполнителен, а также, что «он был богемным, но за годы учебы произошла эволюция к тому, что называется партийным журналистом». За чистовым вариантом диплома научный руководитель сам ходил к своему студенту в дом на улице Сакко и Ванцетти. Владимир Валентинович отметил, что у Башлачёва «не было все разбросано, как свойственно поэтам», а также что он по-детски жаловался и собирался побить кого-то из гостей, кто наследил и разбил или поломал что-то.

5 сентября Александр писал Сергею Нохрину: «Через пять часов, наконец, закончатся пять лет [вручат диплом об окончании университета]... Эта неделя в Свердловске была утомительно сумбурной. Моросящий дождь, мокрые носки, бесконечные полстакана вина, окурки на полу, кашель, насморк, больной желудок. К последнему шабашу я опоздал на два дня... Попрощались со всеми наспех в коридорах УрГУ и на трамвайных остановках.... 1 сентября мы с ним [Александром Измайловым] пошли на вокзал. Испытали острый приступ ностальгии, вошли в вагон, чтобы занести рюкзаки дамам с четвертого курса... Мы со стариком [Измайловым] не нашли сил выйти из вагона, так и уехали в Красноярск. Я за шесть часов набил себе о струны крупные мозоли, охрип от водки, Гоголя и чувства благодарности декану. Назад ехали той же ночью в пустом поезде, пьяные и умиротворенные».

Башлачёв вернулся в Череповец. Татьяна Владимировна Кобрина: «Осенью собрались у нас, за