Ночь со звездой гламура - Светлана Лубенец

Когда автомобиль Соколовского подъехал к густой ограде, окружавшей темно-зеленую постройку, выполненную в стиле сталинского ампира, начался проливной дождь. Небо хмурилось и раньше, но облака, сплошняком затянувшие небо, прорвались почему-то именно в этот самый момент и обрушили потоки воды и на машину, и на ограду, и на зеленый сталинский ампир, который в минуту стал почти черным. Даже украшавшая дом лепнина посерела и стала выглядеть зловещей.

Инна уже знала, что они едут к дочери Берта. Соколовский так ничего и не сказал ей, но в Кингисеппе купил большую нарядную куклу, много сладостей и фруктов. И еще несколько упаковок с лекарствами, системы для капельниц, кучу шприцев, разовые простыни, памперсы и четыре комплекта постельного белья. Инна понимала, что ребенок у Берта еще маленький – поскольку кукла и памперсы. Больной – раз шприцы и прочее. Но почему так далеко от Питера? Почему именно под Кингисеппом? И зачем маленькому ребенку полуторное постельное белье? Или он купил его тому, кто ухаживает за девочкой?

Мрачный фасад и густая кованая ограда навели Инну на мысль о том, что мокрый зеленый дом – не обыкновенный, жилой, а, скорее всего, какая-нибудь больница. Точно… Вон же и вывеска… Только невозможно ничего прочитать из-за сгустившейся темноты и дождя.

– Переждем дождь? – спросил Инну Берт, и ей показалось: он рад тому, что можно отсрочить посещение этого дома.

– Непохоже, что он скоро закончится, – ответила она.

– Пожалуй, – согласился Соколовский и повел автомобиль вдоль ограды, пояснив: – С другой стороны дома есть въезд для машин.

Несмотря на то что они бежали к ступеням крыльца под большим зонтом Соколовского, промокли почти насквозь.

На звонок Берта тяжелую бурую дверь распахнула пожилая женщина в белом больничном халате и голубой косынке, скрывающей абсолютно все волосы.

– Ой! Альберт Сергеич!! – всплеснула она руками. – Разве можно в такую худую погоду-то?! Проходите-ка быстрей!! Давайте ваш зонтик…

Инна с Бертом попали в вестибюль, пахнущий хлоркой и одновременно общепитовской едой: чем-то слегка пригорелым и сладким.

– Может быть, сначала чайку? – предложила женщина. – У нас сегодня творожная запеканка на полдник. Хотите?

Вполне возможно, что Берту не хотелось горелой запеканки, но он сказал:

– Конечно, мы выпьем чаю, Валентина Степановна. С дороги все-таки, да и промокли насквозь. Хоть согреемся…

– И то верно. Вешайтесь и айда в столовую! – сказала женщина и открыла крашенный белой краской шкаф, совершенно пустой, если не считать болтающихся на перекладине нескольких старинных деревянных «плечиков».

Инна с большой опаской отправила в рот кусочек запеканки с удивительно рыжей корочкой, но она оказалась вполне съедобной: сладкой, рассыпчатой, с изюмом и ванилином.

– А Верочка будто чуяла, что вы приедете, – сказала вдруг Валентина Степановна. – Сегодня прямо никак от окошка не оторвать. Все глядит и глядит в сад, будто ждет кого. Я думала, что так просто, а оказалось, у нее предчувствие. Я ей говорю…

– Нины Андреевны, конечно, нет? – прервал ее Берт.

– Нет. Суббота же. Ушла уже.

– Я лекарства привез, белье… – Он положил на стол ключи от машины. – Все в багажнике. Попросите кого-нибудь принести… хоть Петра… Петр-то, надеюсь, есть?

– Есть! Куда ж ему деваться! – согласилась женщина и вдруг неожиданно громко гаркнула во всю силу своих легких: – Петро-о-о!! А Петро-о-о!!

– Че вопишь? – возмутился вошедший в кухню крошечный мужичонка в синем рабочем халате, но увидел Берта и тут же радостно улыбнулся щербатым ртом. – Альберт Сергеич! Наше вам почтение!

Соколовский тоже ему улыбнулся и попросил:

– Будь добр, Петр Семеныч, возьми там… в багажнике… в большой коробке… Там и тебе есть, и Валентине Степановне… ну… ты знаешь…

– Само собой, – радостно отозвался мужичонка и цепкой ручонкой сграбастал ключи от машины.

– А я вот вам еще запеканочки положу, – пророкотала Валентина Степановна и, несмотря на протесты Инны и Берта, плюхнула им на тарелки еще по огромной рыжей краюхе.

– Ну куда столько! – возмутился Соколовский.

– А оставите, если не съедите! – не растерялась женщина. – У нас все уже покушали.

Инна ела удивительно вкусную запеканку и утверждалась во мнении, что Верочка Берта не просто больна, а больна смертельно. Иначе Соколовский не стал бы обхаживать таким образом весь персонал этого заведения. Теперь понятно, кому он вез еще и дорогую водку, коньяк и коробки конфет… Может быть, это заведение – хоспис? При эдакой мысли Инне вдруг сразу расхотелось есть. Она осторожно отодвинула тарелку от себя. В это время в кухню вошел Петр, накрытый огромной военной плащ-палаткой. С очень довольным лицом он поставил на белую казенную табуретку картонный ящик с подарками Берта. На самом верху лежала прозрачная пластиковая коробка с куклой. Валентина Семеновна, увидев ее, опять всплеснула руками и воскликнула:

– Это Верочке! Вот уж обрадуется! Вот обрадуется!

Альберт то ли кивнул, то ли нервно дернул головой, взял в руки нарядную коробку с куклой и сказал, бросив быстрый взгляд на Инну:

– Ну… пойдемте, что ли…

– Да… – чужим голосом отозвалась Инна. У нее заранее сжалось сердце от предчувствия печального зрелища смертельно больной маленькой девочки.

– Сами найдете или проводить? – спросила Соколовского Валентина Степановна.

– Конечно, сам, – сказал Берт.

– Ну тогда держите ключ… – Женщина сняла его с белого щита в кухне у двери.

Инна с Бертом медленно поднимались по лестнице, чистой и застеленной слегка потертой ковровой дорожкой. Инна размышляла о том, зачем закрывать маленькую девочку на ключ. Не тюрьма же. Если она маленькая и больная, то вряд ли убежит.

Когда они дошли до третьего этажа, Берт повернул в коридор, застеленный такой же старенькой, но очень чистой зеленой дорожкой с веселой желтой каймой. У одной из белых дверей, из-за которой не раздавалось ни звука, он остановился и повернулся лицом к Инне. Она удивилась тому, каким оно у него стало белым. Даже губы слегка посинели.

– Не надо так волноваться, Альберт Сергеевич, – сказала она, – я же уже все поняла…

– Думаю, что не все, – ответил Берт и вставил ключ в замочную скважину.

Когда Инна, соорудив на лице приветливую улыбку, вошла в комнату, то поняла, насколько Соколовский был прав. Того, что увидела, она не ожидала. Прямо против двери в инвалидной коляске полулежала излишне худая женщина с некрасиво вывернутыми ногами и руками, похожими на ласты. Голова, повязанная такой же голубой косынкой, какая была на Валентине Степановне, склонялась набок. Синевато-белое лицо было покрыто отвратительными воспаленными прыщами, глаза без всякого намека на ресницы – закрыты. Из угла тонкогубого рта тянулась на грудь нитка слюны.