Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева

Вдруг послышалось тихое шуршание: пошел мелкий осенний дождь, и его неприятные капли стали то бить по лицу, то исчезать, путаясь в еще пышных кронах деревьев. Влага поднялась от земли, и стало нестерпимо душно.

– Плохо, что так, – только и смогла вымолвить Катя. – Но что я могу сделать? Проведать его?

При этих словах на лице Вали скользнул луч света.

– Нет! – Решительно замотала головой Катя. – Будет только хуже.

– Тогда напрасно я тебе сказала. Что же вы никак не можете быть вместе? Такая красивая пара была!

Тень сомнения мелькнула по лицу Кати, слова Вали совершенно против ее воли тронули молодую женщину. Неужели все вокруг понимали, что они созданы друг для друга, а она – одна не понимала? Неужели она была слепа, глуха, бесчувственна? Неужели совершала самую чудовищную ошибку своей жизни, навсегда прогоняя от себя единственного мужчину, который был достоин ее, единственного, с кем она была бы счастлива?

– Эх, Валя, Валя! Как я хотела бы быть с ним! Это было бы так хорошо, так… не побоюсь этого слова, удобно!

– «Удобно»? – не поняла Валя и тут же хохотнула. – Да ведь он не богат!

– Да не в этом смысле… Понимаешь, тогда большая часть трудностей жизни была бы решена… Не нужно было бы искать свою вторую половинку, мучиться вопросом, кем он будет, кто он будет, когда он будет. Можно было бы посвятить львиную долю своего времени и мыслей работе и своей истинной страсти – музыке. Глядишь, и дети пошли бы… А вместо этого я выбираю совершенную неизвестность, хуже того, вероятность просчитаться и навсегда остаться одной. И вместе со всем этим – опять ожидание любви, неудачные свидания, неудавшиеся женихи, и все под бой часиков, которые неумолимо отсчитывают время до окончания моей молодости.

Они уже прошло мимо Манежа и фонтана из трех коней, удивительного ансамбля, где под аркой из воды каждый день проходили сотни путешественников и гостей столицы, и вошли во вторую часть сада, так же простертого вдоль красной кремлевской стены.

– Как ты все усложняешь! – Сказала Валя. Та напускная мрачность, что она надела на себя, как одежду, в начале разговора, стала ей в тягость, и она невольно забыла о ней, забыла о необходимости хмуриться и говорить нарочито серьезно. В одно мгновение к ней вернулась ее былая легкость и смешливость.

– Да нет же! – возразила Катя, которую неприятно поразила перемена в Вале. С новой Валей она разговорилась, но прежняя, старая Валя всегда отталкивала ее, и открыться ей… как она могла так распустить себя? А все же язык продолжал выдавать все, что было на уме, со стремительной беспечностью. – Мы совершенно разные, он со своей политикой меня достал до чертиков… во всем видит одно плохое, винит людей вокруг, своих людей… хочет каких-то бунтарств, перемен, как будто всем нам пятнадцать лет. Ах, да и это все ерунда! Наверное, дело просто в том, что я не могу быть с человеком, который так не любит свою собственную страну, изводится желчью от одного только слова «Россия».

– Это он не любит? Напрасно ты так говоришь. По такой логике и я, и Леха – все мы не любим эту страну. А мы любим. Просто мы хотим, чтобы жизнь для всех была лучше.

– Нашу страну, – поправила ее Катя.

– Что?

– Все мы любим нашу страну, а не «эту страну».

– Не поняла.

– «Эта страна» – прямой перевод с английского. Англичане так говорят про свою Англию. Мы в России говорим «наша страна».

– А чем плох английский?

– Ничем. Кроме того, что он – не русский.

– Хм. Слушай, Кать, я вот о чем подумала, – неожиданно для Катя мысль Вали настолько быстро метнулась в совершенно иное русло, что она непроизвольно чуть мотнула головой от изумления. – А почему ты, такая красотка, вообще обращаешь внимание на таких чудиков, программистов всяких?

– Что… ты хочешь сказать?

– Почему не найдешь себе состоятельного жениха? У тебя почти модельная внешность… Устроилась бы хорошо в жизни, рожай и воспитывай детей, езди по курортам.

– Ну ты даешь! Такие женихи как будто на дороге валяются, – засмеялась Катя. – Более того, они спят и видят, как со мной познакомиться.

– Ну почему же? Вот ты рассказывала про своего ученика, так ведь чем не вариант? Староват, конечно, для тебя. Но это смотря с какой стороны посмотреть.

– Он женат, и у него дети.

– И что? – вдруг Валентина захохотала так, как будто Катя только что сказала совершенную глупость. Однако смех ее имел противоположный эффект на приятельницу, улыбка быстро исчезла с Катиных полных губ.

– Подобные поступки – противны мне. – Сухо ответила она.

– Ох! Да к чему тебе эта высоконравственность? Только усложняет жизнь!

Валя попробовала было снова засмеяться, но Катя хмурилась все больше, ничего не отвечая, и женщине стало ясно, что разговор, каким бы нескладным он ни был с самого начала, зашел в совершенный тупик.

– Понятно все с тобой. Так, мне пора, за мной уже приехали.

Валя кивнула на дорогу, и Катя вдруг увидела, что на пересечении Знаменки и Кремлевской набережной стоял черный Гелендваген, из которого вышел широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, только выпирающий из-под рубашки живот, должно быть, как и оплывшее лицо, старило его, добавляя пять-десять лет к его возрасту.

– Это начальник департамента, – с гордостью и вызовом сказала Валя, а затем побежала к автомобилю. Быть может, она не хотела при Кате сцен нежности, но ее начальник не догадывался о том. Он поцеловал ее прямо в губы, с такой трогательной страстью, с какой всегда целуют новоиспеченных любовниц мужчины.

Увиденное и все то, что оно заключало в себе: неуместное, пошлое, предательское, а главное, лицемерное, ведь еще десять минут назад Валя называла Лешу «своим Лешей», так поразило Катю, что она еще несколько минут смотрела вслед черному Гелендвагену, отгоняя от себя вихрь мыслей, что обрушился на нее, ведь если озвучить хотя одну из них – как это будет мерзко, как это будет тошнотворно, как это будет больно.

«Но почему?» —спросила себя вдруг Катя. Почему ей должно быть больно и противно за других, ведь это не ее предали, и не она – предала! Быть может оттого, что она насильственно оказалась втянута в сцену чужих жизней, лицом к лицу столкнувшись с той темной стороной действительности, о которой она знала лишь по романам и по сплетням знакомых?

А главное, это произошло так буднично, так повседневно, совсем между делом – во время обеденного перерыва, между встречей с подругой и покупкой белья в