Серена - Рон Рэш

и обсуждали размер заработка в лагере. Харрис тоже расположился за столом, с видимым раздражением читая свежий номер «Эшвилл ситизен». Кэмпбелл стоял в углу, пока Пембертон не сверился с часами, чтобы кивком отправить его за Сереной.

– Что-то они рано, – несколько минут спустя заметил Бьюкенен, когда открылась дверь. Но вместо ожидаемой делегации властей на пороге появились доктор Чейни и преподобный Болик. Оба вошли без лишних слов, и Чейни немедленно устроился в ближайшем кресле. Державший черную пасторскую шляпу в руке Болик тоже уселся без спроса и выложил головной убор на стол. Пембертон не мог не восхититься такой беспардонностью.

– Преподобный Болик желает говорить с вами, – пояснил доктор Чейни. – Я сообщил, что вы заняты, но он настоял на своем.

Утро было теплым, и проповедник промокнул лоб и правый висок хлопчатобумажным платком, не касаясь при этом левой стороны лица, где кожа была стянутой и зернистой, хрупкой с виду, словно по ней прошлись рубанком: следствие пожара, пережитого в детские годы, как рассказали Пембертону. Убрав платок в карман пальто, Болик опустил на стол перед собой сцепленные руки.

– Поскольку к вам скоро явятся гости, буду краток, – заявил преподобный, обращаясь вроде бы ко всем, но глядя исключительно на Уилки. – Речь о повышении зарплат, которое мы обсуждали. Даже полдоллара в неделю составят огромную разницу для рабочих, особенно для тех, у кого есть семьи.

– Вы что же, не видели очередей на ступенях лавки? – спросил Уилки, чей раздраженный голос стремительно набрал силу от гнева. – Будьте благодарны, что у ваших прихожан вообще есть работа, в то время как у очень многих ее нет. Приберегите агитацию для своей общины, преподобный, и не забывайте, что служите здесь единственно благодаря нашей терпимости.

Болик пристально смотрел на Уилки. Шрамы на лице проповедника, казалось, полыхнули отсветом того давнего пожара.

– Я служу благодаря милости Божьей, – фыркнул он и потянулся за шляпой.

Глядевший в окно Пембертон шевельнулся в кресле.

– А вот и моя супруга, – сказал он. Остальные мигом повернулись и тоже уставились за окно.

Серена задержалась на гребне хребта, готовясь к спуску в долину. Тягучий туман еще льнул к земле и склонам, но утреннее солнце уже озарило вершину, вплело свои нити в волосы Серены, придав им латунный блеск. Миссис Пембертон, по обыкновению, прямо сидела в седле, а орел на кожаной перчатке будто сливался с нею в единое целое. Когда Болик отодвинул стул, чтобы подняться, Уилки отвернулся от окна и встретил взгляд священника.

– Вот оно, истинное проявление высших сил! – восторженно объявил лесопромышленник. – Подобные явления даровали грекам и римлянам их божеств. Взгляните на нее, преподобный. Ей ни за что не бывать распятой на кресте каким-то сбродом.

Несколько мгновений все молча наблюдали за тем, как Серена спускается по склону, чтобы исчезнуть в туманной пелене.

– Я не намерен и дальше слушать это богохульство, – заявил Болик и, надев шляпу, стремительно покинул комнату. Доктор Чейни предпочел остаться в кресле – до тех пор, пока Пембертон не сообщил, что в его услугах больше нет необходимости.

– Ну конечно, – сухо сказал Чейни, вставая, чтобы уйти. – Я и забыл, что мое участие требуется только в вопросах жизни и смерти.

Отойдя к бару, Пембертон принес на стол бутылку коньяка, а вслед за ней и хрустальные бокалы. Бьюкенен хмуро воззрился на бутылку.

– Что не так? – спросил Пембертон.

– Выпивка. В ней могут усмотреть провокацию.

Харрис оторвал глаза от газеты.

– Я пребывал в уверенности, что мы принимаем министра внутренних дел, а не Элиота Несса[19].

Делегация приверженцев парка опоздала на двадцать минут, и к этому времени Уилки успел сбегать в лавку за порошком бромида[20]. Все пожали друг другу руки, причем гостей не удивило, что Серена тоже протянула им ладонь. Как предположил Пембертон, им успели доложить, что его жена не испытывает большого почтения к формальностям. По-видимому, переговорщики вообразили, что признание этого факта способно помочь им в переговорах. Не считая Кепхарта, который был в чистой фланелевой рубашке и темных шерстяных брюках, гости нарядились в темные костюмы с галстуками, что придало встрече официальный вид, несмотря на бесхитростность обстановки. Олбрайт и Пембертон уселись на противоположных концах стола. Дэвис, адвокат Рокфеллера, расположился справа от министра; Кепхарт и Уэбб – по центру. Всем были предложены кубинские сигары и коньяк. Несколько новоприбывших взяли по сигаре, но от спиртного вежливо отказались – все, кроме Кепхарта, который с готовностью наполнил бокал. Вскоре вверх потянулись сизые струйки сигарного дыма, собравшиеся в мутное облако над центром стола.

Харрис сложил газету и кинул ее на стол.

– Вижу, вы штудировали мою свежую редакторскую колонку, мистер Харрис? – спросил Уэбб.

– Да, и, как только позволит желудок, собираюсь подтереть ею задницу.

Газетчик расплылся в улыбке.

– Я планирую накропать достаточно статей об этом парке, чтобы надолго обеспечить бумагой нужды вашего организма, мистер Харрис. И буду не один! Министр Олбрайт подтвердил, что на выходных к нам прибудет корреспондент «Нью-Йорк таймс», который разъяснит читателям, какие земельные участки уже приобретены, а также подчеркнет в своей статье роль Кепхарта в создании будущего парка.

– Вероятно, в той же статье упомянут и о том, что мистер Кепхарт бросил на произвол судьбы свое семейство? – предположила Серена, повернувшись к защитнику природы. – Подскажите, сколько ребятишек осталось на попечении у вашей жены в Сент-Луисе, четверо или пятеро?

– Это едва ли относится к делу, – заметил Олбрайт, озирая стол словно бы в поисках председательского молотка.

– Напротив, это весьма важно, – возразила Серена. – Опыт подсказывает мне, что альтруизм неизменно выступает в качестве искупления былых прегрешений.

– Каковы бы ни были мои личные прегрешения, созданием парка я занимаюсь не ради себя, – заявил Кепхарт, обращаясь к Серене. – Отнюдь нет: я делаю это ради будущего.

– Какого будущего? Где оно? – с усмешкой вопросила Серена, оглядываясь по сторонам. – Все, что я вижу, – это здесь и сейчас.

– При всем уважении, миссис Пембертон, – вмешался Олбрайт, – мы собрались тут, чтобы обсудить вполне реальную вещь, создание национального парка, и не намерены заниматься пустой игрой в слова…

– …В которой вам нет равных, – подхватил Харрис. – Даже с той землей, которую вы скупили, парк все равно остается утопической мечтой, ютящейся на пригорке козьего пастбища.

– Пять миллионов Рокфеллера вполне реальны, – возразил Уэбб. – Как и принятый в этой стране закон об отчуждении собственности.

– Итак, в ход пошли угрозы… – вздохнул каолиновый магнат.

Дверь открылась, впуская Уилки. Он рассыпался в извинениях, обращаясь ко всем в комнате, хотя от Пембертона не ускользнуло, что его пожилой партнер смотрел при этом исключительно на министра