Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

Наоми пожала плечами.

– Я же говорила, не нужно так драматизировать. Все равно у меня не было выбора, поэтому я решила использовать ситуацию. И это не так уж ужасно, кстати. Он не собирался этого делать, поэтому все прошло очень быстро.

Это было сказано так отважно, что сердце Аны замерло в измученном теле. Год назад Наоми жила со своей семьей в Салониках, каждое утро ходила в школу, греясь под лучами теплого греческого солнца и любуясь сверкающей синевой моря. Война шла так далеко, но она затронула каждую семью мира и потрясла этот мир до основания.

– Ты должна была сказать, Наоми.

Девушка снова пожала плечами.

– Зачем? Что вы могли сделать – только беспокоиться обо мне?

Ана крепко ее обняла.

– Беспокоиться вместе с тобой.

Наоми то ли всхлипнула, то ли вздохнула, и Ана прижала ее к себе еще крепче.

– Чепуха, – отмахнулась Наоми. – Глупая, пустая чепуха!

Это было сказано так решительно и забавно, что Ана рассмеялась. Следом за ней засмеялась Эстер, а потом и Наоми. Они обнялись в темноте барака и хохотали, пока не разрыдались.

Девушки заснули, а к Ане сон не шел. Она крепко обнимала девушек за хрупкие плечи. Наоми нужно было возвращаться в свой барак, но кому какое дело? В этом жутком месте жизни приходят и уходят так легко, что одна лишняя узница на нарах никому не помешает.

Она обнимала их и представляла бриллиант, поблескивающий в пыли на полу барака, и Клару, жадно его хватающую. Этот дурацкий камень не стоит и десятой доли этой замечательной женщины, сказала Наоми, и она была права, абсолютно права. Наоми была молода, Эстер тоже, но обе проявили невероятную смелость в самом жутком месте земли. Ана почувствовала, как ее старое тело наполняется гордостью. Она скучала по Бартеку и сыновьям, но теперь эти девушки и все женщины, вверенные ее заботе, стали ее семьей. Она лежала, чувствуя, как прижимаются к ней приемные дочери, и клялась Богу, что сделает все, что в ее силах акушерки, матери и подруги, чтобы уберечь их.

Глава двадцатая. Сентябрь 1943 года

ЭСТЕР

Эстер сидела на краю нар, лелея свой живот, и с любопытством наблюдала, как Пфани орудует татуировочной иглой на своем бледном бедре. Картина начинала проявляться, и Эстер увидела, что Пфани рисует дерево, словно из северных легенд. У основания прыгали белки и бегали ежи, на ветках сидели птицы. Хотя ей казалось странным расписывать собственное тело, она не могла не признать всей красоты картины.

– У тебя здорово получается.

Пфани удивленно посмотрела на нее.

– Спасибо, – проворчала она. – Надо же чем-то заниматься, верно?

Эстер огляделась вокруг. Было воскресенье – выходной день. На улице светило солнце, и все, кто мог выбраться с нар, ловили его последние лучи. Вчера, когда они выходили на поверку, землю сковал первый заморозок. Те, кто находился в Биркенау уже давно, заговорили об ужасах зимы в лагере, поэтому сейчас все пытались насладиться последним теплом. Эстер только что вошла в барак, потому что почувствовала себя неважно и ей захотелось скрыться с чужих глаз. Но игла Пфани ее буквально зачаровала.

– А раньше ты занималась живописью, до того, как…?

– Немного. В детстве я любила рисовать, но потом мама умерла, а там, куда меня отдали, никто не давал мне «рисовать дурацкие картинки».

– О, Пфани…

Эстер вспомнила, как воспитывали Лию – в строгости, но и в любви. Она потянулась, чтобы погладить Пфани по рыжей голове, но та лишь отмахнулась.

– Такова жизнь. К счастью, мадам Лулу была добрее.

– Мадам Лулу?

– Хозяйка борделя. Взяла меня, когда мне было четырнадцать. Я рано созрела.

Она сказала это совершенно спокойно, но Эстер была потрясена. Она знала, что Пфани проститутка, но никогда не думала, почему с ней это произошло.

– А там ты рисовала?

– На стенах. Мадам Лулу любила цвет, и я рисовала большие пейзажи. Закаты, осенний лес, тропические сюжеты. Она обожала красный и оранжевый. Этакие сочные цвета.

– Точно.

Эстер смотрела, как Пфани рисует на себе упавший лист. В местах проколов выступали капли крови, но она, казалось, не замечала. Неожиданно Пфани подняла глаза.

– Знаешь, я с восьми лет в разных лагерях, но этот хуже всех. Я бы готова была вытерпеть любое мужское извращение, лишь бы выбраться отсюда.

– В Аушвице-1 есть бордель, – произнес кто-то в дверях.

Эстер подняла глаза и увидела Наоми.

– Бордель? – изумленно переспросила она.

Они часто слышали истории про Аушвиц-1. Этот концлагерь был создан из польского лагеря для польских рабочих-поденщиков еще в начале войны. Комендант управлял и лагерем Биркенау, и заключенных иногда переводили из лагеря в лагерь. Политических заключенных держали в Аушвице-1, там же проходили и пародии на суды – суд, кстати, удобно располагался рядом с местом казней, но больше Эстер ничего не знала.

Наоми кивнула.

– Мала рассказала мне вчера. Бордель устроили для бедных, сексуально неудовлетворенных эсэсовцев, которым ничего не остается, кроме как трахать нас, грязных евреек.

Эстер подошла к Наоми и обняла ее.

– Твой охранник все еще?..

– Да. Но он дает мне еду.

– Проститутка, – равнодушно кинула Пфани.

– Вовсе нет! – возмутилась Эстер, но Пфани не слушала.

Она рисовала на бедре вторую белку. Глядя, как проявляется рисунок, Эстер неожиданно поняла, что белки трахаются.

– Пфани! Это же останется на тебе навсегда!

– Ну и что? Клиентам это понравится.

– Тебе не обязательно этим заниматься. После войны будут другие возможности…

– После?! – Пфани расхохоталась и нанесла последний штрих на белку. – Я не думаю, что будет после. – Она перевела взгляд на Наоми. – Говоришь, бордель в Аушвице-1. Любопытно.

Она резко поднялась и вышла из барака, оставив инструменты на стуле. Эстер смотрела на них и видела не смешных белок, рожденных извращенным умом Пфани, но ряд цифр, набитых ею на крохотных ножках младенцев. Еврейские дети, которым суждено было умереть, номеров не получали. Не ставили номеров и на тех, кто подлежал «германизации». Найти их будет невозможно.

У Эстер появилась идея. Подойдя к стулу, она взяла иглу и испытала ее на собственной руке. Нажимать пришлось сильнее, чем она ожидала, но чернила выступили, и на коже появилась крохотная синяя точка.

– Эстер, стой!

Наоми кинулась вперед и вырвала у нее иглу. Эстер с улыбкой повернулась к ней.

– Пусть Пфани доберется до своего драгоценного борделя, Наоми, потому что у меня есть план. Пусть они забирают наших детей, но, когда все кончится и мы вырвемся из-за колючей проволоки, мы их найдем.

– Как?

Эстер положила иглу обратно на стул. Впервые за долгое время у нее зародилась надежда.

– Тайный знак, Наоми, дорогая! Тайный знак!

– Что?

Эстер притянула подругу к себе.

– На каждом младенце из списка «Лебенсборн» мы набьем номер матери – маленький и аккуратный, так, чтобы эсэсовцы не заметили. А когда все кончится, мы сможем их найти и снова прижать к груди.

Наоми восхищенно смотрела на подругу.

– Умно!

– Не умно, Наоми, – печально покачала головой Эстер. – Это от отчаяния.

Глава двадцать первая

ЭСТЕР

– Ты собираешься, что?! – взвизгнула Клара.

– Я переезжаю, – спокойно ответила Пфани, скатывая матрас на полу комнаты капо.

– Куда?!

Клара извернулась и попыталась схватить Пфани, но рыжая