Однажды вечером в Париже - Николя Барро

– Не бойся! Я молчать как могила. Солен не знает, что я все знаю.

– Но я же не о Солен говорил, – сказал я. – Я влюбился в Мелани.

Аллан Вуд вытаращил глаза:

– Мелани? Кто это – Мелани?

Я рассказал ему все. С самого начала. Слушая, режиссер беспокойно снимал какие-то пушинки со своего вельветового пиджака и часто прерывал меня короткими восклицаниями: «Ах вот оно что!», «Да, это и правда странно!»

– А я думал, вы влюбились в Солен, – сказал он, когда я закончил. – Вот так история!

Потом я рассказал о составленном мной полном списке фактов и о бесплодных поисках маленького антикварного магазина, и Аллан Вуд опять посмотрел на меня с состраданием:

– Oh, boy, это и правда очень сложно. – Он подозвал официантку и заказал еще два дайкири. – Что же вы намерены предпринять?

– Не имею ни малейшего представления, что тут можно предпринять. – Я откинулся на мягкую спинку дивана и тупо уставился в одну точку.

Аллан Вуд тоже молчал. Вот так и сидели мы, бок о бок, двое мужчин в баре, молча пили, думали каждый о своем и понимали друг друга без слов.

Хемингуэю эта картина наверняка бы понравилась.

– А вы когда-нибудь думали, что, возможно, есть связь между киносъемками в вашем синема и исчезновением этой женщины? – спросил вдруг Аллан Вуд, присоединив свой голос к звучавшим в эту минуту последним тактам «Spring Fever»[29]Эллы Фицджеральд.

Я вздрогнул, очнувшись от покойно-безразличного оцепенения, в котором пребывал уже довольно долго.

– Что?

– Э-э… я хотел сказать… разве все это не странно? Мы появляемся – и совсем скоро женщина бесследно исчезает. Не может ли быть, что это как-то связано?

– М-м… Какая же тут может быть связь? Скромному владельцу маленькой киношки улыбнулась удача, и за это он расплачивается потерей большой любви? Вы это хотели сказать? Повезло в карты – не повезет в любви? – Я пожал плечами. – Неисповедимые силы судьбы карают меня за то, что в кассе наконец зазвенели монеты?

– Нет-нет. Я не это имел в виду. Неисповедимые силы судьбы – нет. Я сейчас не о справедливости, которая что-то дает, а что-то другое отнимает, или о Немезиде. – Он задумался, как бы получше выразить свою мысль. – Вот что я хочу сказать: может быть, эти события, два события, как-то связаны, одно и другое. Есть ниточка, понимаете? Или вы думаете, все – чистая случайность?

– М-м… В этом направлении я еще не думал… Но ведь много чего случается одновременно, разные вещи… прекрасные и страшные. И, как правило, они не имеют отношения друг к другу. Ни малейшего. Потому что так все устроено в этом мире. – Я вдруг впал в философский тон, уподобившись своему другу Роберу. – У кого-то день рождения… И в этот самый день умирает его отец. Или у человека угоняют автомобиль, и в тот же день он крупно выигрывает в лотерею. Американский режиссер прилетает в Париж снимать картину в маленьком кино… а девушка, которую зовут Мелани, в которую влюбился – да, в эти самые дни – хозяин кино, исчезает. Бесследно. – Я наклонился вперед, сжал руками виски. – Может быть, между тем и другим существует взаимосвязь, но я ее не вижу. – Я устало улыбнулся, а потом глупо пошутил: – Разве что американский режиссер и есть большая любовь этой женщины. Она его потеряла, а теперь вот они нашли друг друга и не знают, как признаться в этом мне. – Я засмеялся. – Но все-таки, мне кажется, слишком велика разница в возрасте.

Аллан Вуд долго смотрел на меня и молчал. Я испугался – уж не обиделся ли он на мою неуклюжую шутку.

И тут он сказал:

– А если этот режиссер – ее отец? Что тогда?

Сначала я подумал, ну вот, теперь он шутит. Наверное, Аллану Вуду захотелось пофантазировать. Как-никак у творческих людей это в порядке вещей, иной раз они просто не способны совладать со своей фантазией. Но, как прекрасно заметил в свое время сэр Артур Конан Дойл, если ты исключишь невозможное, то, что останется, – это и есть правда, какой бы невероятной она ни оказалась.

– Что вы хотите сказать?

– Именно то, что сказал. – Сняв очки, Аллан Вуд принялся их протирать неторопливо и тщательно. – Ваша Мелани могла бы быть моей дочерью.

– А-а! Чисто теоретически, да? – Я решительно не понимал, куда он, собственно, ведет. Должно быть, на него накатила стариковская сентиментальность, вот он и фантазирует: ах, боже мой, она же мне в дочери годится…

Но Аллан Вуд покачал головой:

– Нет. Вполне серьезно. I mean it[30].

Я уставился на него недоверчиво:

– Все-таки шутка?

Он надел очки.

– Не шутка. – И глубоко задумался, положив руку на спинку дивана и постукивая по ней пальцами. – Моей дочери сейчас должно быть двадцать пять лет. Она живет, насколько мне известно, в Париже. В тот раз, помните, я сказал, она мне не простила, что я бросил ее мать, но я слишком деликатно выразился. Она меня ненавидит. Однажды я хотел ее навестить – в этой конюшне на Луаре, которую держит ее матушка, помешавшаяся на лошадях. И что же? Она удрала. Три недели пропадала неизвестно где. Не верится, да? Тогда ей было шестнадцать. С тех пор мы виделись только один раз. Однажды вечером в этом баре. Встреча закончилась катастрофой. – Он обреченно вздохнул. – Дочка – вылитая Элен. Такая же упрямая и самонадеянная. И такая же красавица. У нее огромные карие глаза, глаза ее матери.

Аллан Вуд умолк, погрузившись в воспоминания, и во мне зашевелилось сомнение: не слишком ли много дайкири, уж не знаю, сколько их там было, – для него, такого субтильного и немолодого?

– И… что? – довольно нетерпеливо напомнил я о себе. – Какое отношение все это имеет ко мне? И к Мелани?

– О! – Он встрепенулся и удивленно поднял брови. – Разве я не сказал? Извините, мысли что-то путаются. Ее зовут Мелани. Дома все мы звали ее короче, Мела. Вот потому я не сразу сообразил… Настоящее-то имя – Мелани. А полное имя моей дочери – Мелани Бекассар.

В тот вечер мы порядком засиделись в баре. Аллан Вуд рассказал мне о давно минувших событиях из своего прошлого, которые, как выяснилось позднее, действительно имели самое непосредственное отношение к моей истории.

В расцвете сил – думаю, он хотел сказать, когда ему было лет сорок, – потерпев крах со своим первым браком, он, отдыхая в Нормандии, познакомился с Элен Бекассар. Неукротимая Элен, с буйными каштановыми локонами, развевающимися на ветру, упала к его ногам – в буквальном смысле слова! Она свалилась с белого жеребца: на широком песчаном пляже Перламутрового берега конь вдруг понес и сбросил наездницу. Последовал страстный, но полный всяких сложностей роман, от этой связи родилась девочка, Мелани, которую все звали Мелой. Девочка росла робкой и отличалась чрезмерно богатым воображением. Ее своенравная, не очень-то молодая мамаша, родившая в тридцать девять лет первого ребенка, происходила из старинного дворянского рода, ей достался в наследство маленький замок на Луаре. Больше всего на свете она любила природу, была страстной наездницей – и типичного городского жителя Аллана Вуда это безмерно восхищало, на первых порах.