Империя. На последнем краю - Владимир Марков-Бабкин

И конечно же Вильгельм II в курсе моих собственных проблем с выборами и прочим, что требует моего безусловного присутствия в Москве. И такое «приглашение» на встречу скорее напоминало «не говори потом, что я не предлагал договориться».

Знал он и о моем нежелании быть втянутым в войну именно сейчас. Возможно, стратеги в Берлине даже убедили его, что я предпочту не вмешиваться. По крайней мере, сразу не вмешиваться. Давая тем самым Германии полный карт-бланш.

А может, кайзер еще и понадеялся на возникновение разногласий среди членов Новоримского Союза, что неизбежно ослабит позиции НРС на переговорах по разделу сфер влияния. А то и вовсе приведет к распаду Союза и новой Балканской войне, в которой Германия тоже может найти свой интерес.

Что ж, время он действительно выбрал правильно.

Ах, как не вовремя.

Что ж, фигуры на шахматной доске расставлены и теперь моя задача состояла в том, чтобы цейтнот не перерос для нас в цугцванг.

* * *

Империя Единства. Россия. Москва. Воробьевы горы. Шуховская башня. 5 октября 1918 года

Ветер. Ветер. Резкий и злой.

Ветер гонит облака. Ветер жалит и кусает.

Какой злой здесь ветер. Почему в небе он добрый и веселый?

Ветер, несущий крылья там, и, ветер, который клыками пронизывает здесь.

Ветер. Во всех его ипостасях.

Порывы, вихри и движения воздушных масс…

Ветрено.

Холодно.

Ольга запахнула поплотнее свою кожанку. Но никакая кожанка не спасет от ветра на башне. Стылого, ледяного и тягучего. Голодного, мрачного и алчного. Резкого, голодного и испивающего.

Клубы облаков спешили мимо них, обтекая башню.

Лишь трое стоят плотной группой.

Лишь дрожь. Мелкая дрожь.

Не видно ни зги.

Как же холодно.

Выстрел.

– Не расходуйте зря патроны, Любовь Александровна. Это ничего не даст.

Галанчикова пожала плечами.

– Ну, надо же что-то делать, как-то дать сигнал о том, что мы здесь. Вдруг они не нашли те гайки с записками?

Шухов лишь вздохнул.

– Ваша стрельба точно ничего к этому не добавит. В тумане облаков звук выстрела глушится и становится неверным. Вспомните неясные гудки пароходов в тумане. Да и ветер относит звуки.

Люба не нашла что возразить и лишь спрятала наган в кобуру.

И вновь лишь ветер нарушал их «идиллию».

Как же холодно!

Ольга даже начала подпрыгивать, пытаясь хоть как-то согреться.

– Милейший Владимир Григорьевич, у вас в портфеле случайно нет печки и трех парашютов РК-3 системы Котельникова?

Шухов сумрачно покачал головой.

– Увы, милая Ольга Кирилловна, там ничего, кроме скучных бумаг, уже не осталось. Нет даже шоколада.

Услышав такое, Галанчикова, в свою очередь, плотоядно улыбнулась.

– Ну, в крайнем случае ваши бумаги можно сжечь.

Инженер покосился на госпожу подполковника и уточнил:

– А у вас, милые дамы, есть при себе спички?

Обе переглянулись и покачали головой. На что Шухов ответил вздохом:

– Вот и у меня – нет. Можно, конечно, попытаться высечь искру и попытаться воспламенить порох из ваших патронов, но это мало что даст, ибо бумаг в портфеле мало. Да и ветер на дал бы нам разжечь костер, даже если мы будем прикрывать пламя своими телами.

Люба не сдавалась, выдав идею:

– Можем разжечь ваши бумаги прямо в вашем портфеле.

– Мысль, конечно, оригинальная, признаю. Двухминутный костер устроить сможем. Но я предпочел бы оставить это на крайний случай. Тут нужна бочка, керосин и дрова. Которых у нас, увы, нет.

– Как и всего остального. – Ольга, продолжая подпрыгивать, пошутила: – В таком случае предлагаю открыть сегодняшний бал. Дамы приглашают кавалеров.

И она подхватила опешившего инженера и начала с ним кружить по площадке, начитывая ритм:

– Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Люба усмехнулась, глядя на «танцующих».

– Боюсь, господин Шухов, уж теперь-то живым мы вас не отпустим!

* * *

Империя Единства. Россия. Москва. Ворота Петровского Путевого дворца. 5 октября 1918 года

– Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! Два слова о сложившейся ситуации вокруг башни!

Граф Суворин замедлил ход, окруженный толпой репортеров. Тут же последовали вспышки фотоаппаратов и застрекотали камеры кинохроники. И хроникеры «Империи кино» уже не уступали пальму первенства кинооператорам из РОСТА.

– Господа, официальное сообщение о ситуации как на самой башне, так и вокруг нее, будет доведена до всеобщего сведения через каналы ТАРР. Со своей стороны, могу сообщить, что спасательная операция ведется, и я, как и все мы, надеюсь на самое скорейшее благополучное разрешение возникшей ситуации.

Но избавиться от профессиональных вопрошальщиков было непросто даже профессиональному отвечальщику.

– Ваше сиятельство! Правда ли, что будут задействованы дирижабли?

Уверенный кивок.

– Все, что может быть задействовано для спасения верных подданных Его Величества, будет задействовано, смею вас в том уверить. Хотя, разумеется, ваши коллеги у подножья башни или на Ходынском аэродроме имеют значительно лучшую возможность увидеть это воочию.

Требовательный вопрос (российским газетам и раньше палец в рот лучше было не класть, а уж теперь и подавно):

– Ваше сиятельство! Почему до сих пор не начата спасательная операция?

Прекрасный вопрос, заданный имперскому министру информации каким-то писакой из «Копейки» (куда Россия катится, господа?).

Благожелательная улыбка графа, превращающаяся в завуалированный намек:

– Спасательная операция происходит именно сейчас. Погода вот-вот подарит нам шанс, а пока идут приготовления. Уверен, что вскоре вы все сами сможете увидеть своими глазами. Для этого, конечно, лучше находиться не здесь, а в десяти километрах отсюда, у подножья башни господина Шухова.

Смех тут же был прерван новой чередой вопросов, на этот раз из более приличных изданий:

– Ваше сиятельство! Рейс Москва – Владивосток отменен. Правда ли, что дирижабль «Империя-1» будет занят в спасательной операции? И есть ли сведения о том, когда планируется возобновление воздушного сообщения между Москвой и Дальним Востоком?

Многозначный кивок.

– Да, участие Империи, в деле спасения подданных Его Величества не вызывает сомнений. Здесь, конечно, решать Императорской Службе Спасения, но лично я уверен, что все будет сделано, как надо. Империя своих не бросает, господа!