До последнего вздоха - Лариса Павловна Соболева

мне стало известно… Не могла признаться в своих грехах. Но и наша добрая кухарка не точна, ибо две женщины пришли в усадьбу и разрушили ее. Знаете, что страшно в этой жизни? С чем уйдешь туда. И когда осмеливаешься на тяжкий грех, на страшное преступление даже не по своей воле, но не можешь поступить иначе, а потому берешь этот груз, твоя жизнь превращается в ад уже здесь, на земле…

1915 год. Шурка

Арина Павловна встретила новую горничную, привезенную из губернии, и повела в крыло, где жила прислуга, Сергей Дмитрич выделил по комнате слугам, ведь каждой божьей душе нужно уединение. Степан нес узлы горничной, их насчитала Арина Павловна четыре, видимо, приданое богатое.

— Ступай, Степан, — сказала она, открыв комнату ключом. Тот поставил узлы на стул и вышел, после чего она обратилась к новенькой: — Как звать-то тебя?

— Шурой, — потупилась та.

И тут же взметнула густые ресницы, прищурилась, как хищная кошка, ворующая кусок со стола. Все в ней с самого начала открылось, ведь для того, чтобы узнать человека, необязательно пуд соли с ним съесть, иной раз довольно и пяти минут — душа сама угадывает натуру. А душа экономки тревожно забилась.

— Лет тебе сколько? — продолжила Арина Павловна.

— Двадцать три.

— Отчего ж замуж не вышла?

— Бедные мы.

— Городская аль деревенская?

— Мы городские-с… из податного сословия-с.

— Где до нас работала?

— Да я, почитай, с тринадцати годков в людях, — охотно рассказывала Шура, стараясь понравиться главной в этом огромном доме. — Год у торговых людей в дому на побегушках состояла, опосля меня взяли купец второй гильдии, у них в прислугах служила…

— Последнее твое место, — перебила Арина Павловна, больно надо всю ее ничтожную биографию знать, на лице все написано: похоть, а там, где эта низкая черта, лживость естественный довесок.

— У барыни Волковой в горничных состояла-с, — тем временем ответила Шура.

— Рекомендации давай.

Шура вновь потупилась, раскраснелась, мяла кружевной платочек в руках, тогда как Арина Павловна изучала светлые кудряшки, усыпавшие лоб, шляпку с поползновением на роскошь, тальму с чужого, но богатого плеча, да и юбки такие носят барыни, но никак не прислуга. Впрочем, греха в обносках нет. А вот личико Шуры, ее пухлые губки, которые подрагивали и жили отдельно, виноватые и вороватые глазки, хитрые и коварные, прикрытые пушистыми ресницами, выдали девицу не слишком образцового поведения.

— Итак, рекомендаций у тебя нет, — сделала вывод Арина Павловна. — Отчего ж госпожа Волкова не дала письменного заверения в твоем умении и старании?

Шура вскинула испуганные глаза необыкновенной синевы, ручки сложила на груди и принялась убеждать Арину Павловну:

— Не моя вина, что барыня заартачились. Они дрались и щипались, потому искала я другое место… Вот погляньте… это барыня оставили-с…

Она расстегнула у ворота тальму, распахнула. М-да… декольте у Шуры вовсе не для прислужницы, к тому же и барыни в будние дни не носят вызывающе открытых нарядов. Арина Павловна удостоила косым взглядом кровоподтек на выпуклости, когда Шура спустила ворот платья ниже. О, нет, не от щипка оставлен синяк, чьи-то губы присосались к упругой груди девки, видать, выгнала барыня негодяйку за разврат. Экономка, не мигая, утюжила новенькую стальным взглядом, про себя думая, что никогда не взяла бы эту девицу в дом, никогда. Чуяло нутро опасность в ней. Странно, что Сергей Дмитрич взял ее, гнать бы подальше метлой, которой двор подметают, чтоб больней стало и забыла дорогу назад, но… Арина Павловна экономка, а не хозяйка.

— Располагайся, — сухо сказала она Шуре. — И будь добра, платье поскромней надень, у нас тут балов не предвидится, да и не пускают на них прислугу. Надеюсь, обязанности свои знаешь и…

— Знаю-с, не извольте беспокоиться.

— Не перебивай, когда я говорю, — спокойно осадила горничную Арина Павловна. — Ты при Марии Романовне обязана состоять, но не докучать ей своим присутствием. Она живет на самом верху, в башенке, а внизу под лестницей ниша, там будешь дожидаться приказов хозяйки, она тебя колокольчиком вызовет, коль надобность в тебе будет.

— Дык они-с наверху будут? Как же я услышу?

— Колокольчик висит в нише, а барыня наверху дернет шнурок. И последнее: парадным ходом прислуга не ходит, разве что в исключительных случаях.

Шла назад и гадала: зачем эта Шура нужна? Ведь Настенька справлялась прекрасно с обязанностями горничной, к тому же она из местных, из соседней деревеньки, проверенная, воспитанная. Но Сергей Дмитрич надумал взять еще одну девицу, чтоб ночами дежурили, ведь хозяйка больна, ей в любой миг может понадобиться помощь. Разве мало девиц, почему на этой остановил выбор Беликов? Однако вскоре Арина Павловна получила более чем ясные объяснения.

Однажды задержалась она с расчетами и счетами допоздна, не проверила, в порядке ли дом, а обязанности свои она не отменяла ни при каких обстоятельствах, мало ли какая неожиданность случилась. Арина Павловна взяла подсвечник с тремя свечами и начала обход, как обычно: в башню лишь заглянула, место Шуры оказалось пустым. В ту ночь она обязана была дежурить до утра под лестницей, Настя никогда не отлучалась, только по необходимым надобностям, а эта… вечно не на месте.

— Так и знала, — проговорила Арина Павловна. — Ничего, проверю дом и пойду к прислуге, ежели спит негодяйка, получит у меня трепку.

Она торопливо обошла комнаты, дошла до кабинета и услышала глухие звуки: то ли стоны, то ли придыхания… Подумала, что Сергею Дмитричу нехорошо, он много работал и допоздна, ринулась к кабинету, да приостановилась, услышав голос Шуры:

— Сергей Дмитрич… как же ты хорош… Ой… ммм…

— Тихо ты! — А это был голос Беликова. — Услышат.

— Да кому ж тут слышать… Ох и сладость… А!.. А…

Дверь в кабинет соблазняюще приоткрыта… Обуреваемая любопытством, загасив пальцами фитильки двух свечей, одну оставив гореть, поставив подсвечник на пол, впервые в жизни экономка решилась на отвратительный проступок: подсмотреть. Она и так ходила легко и неслышно, приводила некоторых в смятение, внезапно появившись, но в ту минуту предосторожность заставила идти на цыпочках к двери. Арине Павловне не пришлось увеличивать щель, она была достаточно широка, чтобы увидеть безобразие прямо на полу. И в той части кабинета, где на развратников смотрели иконы! Плед… обнаженные тела… отвратительные движения… громкое и частое дыхание… Стыд-то какой!

Арина Павловна отшатнулась от двери, едва не упав, нет, не в обморок, она женщина крепкая, просто наступила на подол собственного платья. Убегала, как бегут от разбойников, — со всех ног, подхватив обеими руками юбки, на бегу схватила подсвечник, от быстрого бега по лестнице единственная