Остров обреченных - Богдан Сушинский

«Нормандцу» не удалось прижаться к борту пирата, он шел к «Санта Луизе» как бы под углом, но залп его орудий оказался не менее мощным. Около четверти часа оба французских корабля, как бы чередуясь, изрешечивали пиратский корабль залпами из всех видов оружия, не торопясь при этом идти на абордаж. И те пираты, которым пока еще удавалось уцелеть, с ужасом осознавали, что перед ними вовсе не обычные торговые корабли, и что противостоять этому натиску они не в состоянии.

Лишь когда корабль пиратов получил несколько серьезных пробоин, а все паруса его были изрешечены, и часть из них свисала с рей, мешая пиратам ориентироваться в происходящем на палубе, на «Нормандце» прозвучал мощный бас боцмана Кашалота:

– На абордаж, тля трюмная! Все – на абордаж!

Окатив палубу «Санта Луизы» пламенем еще одного залпа, закованные в латы солдаты Вермского полка, сверкая золотистыми шлемами и ощетинясь частоколом коротких копий и мечей, быстро смяли кучку представших перед ними пиратов. В то же время моряки «Нормандца», воспользовавшись канатами, перепрыгивали через головы сражающихся и, оказавшись в тылу пиратов, принимались уверенно орудовать короткими абордажными кортиками.

Поддавшись всеобщему азарту, Рой тоже метнулся к борту корабля в просвете между солдатами и прыгнул на борт «пирата». Но то ли не рассчитал, то ли судно слишком качнуло, и он, лишь чудом ухватившись за фальшборт «Санта Луизы», завис над волной. Спасение пришло неожиданно. Сильная рука какого-то солдата, вцепившись ему в куртку, не только спасла его от падения в океан, но и помогла подняться на борт. Он так и не узнал, кто был этот человек. К тому времени, когда Рой твердо ступил обеими ногами на палубу, солдат уже пал замертво, пронзенный клинком в горло.

«А ведь он принял мою смерть! – мелькнуло в сознании Роя, – Он спас меня, защитил и… погиб вместо меня».

Выхватив из ножен короткий, с узким лезвием, абордажный меч, Рой вонзил его в поясницу сражающегося с кем-то пирата, как дровосек – в ствол гибкой осины, и буквально рассек, чуть было ни перерубил его. Не успел он освободить свой меч от бренных телес врага, как какой-то могучий пират, прорывавшийся из середины палубы куда-то туда, к трапу, ведущему на нижнюю палубу, замахнулся на него веслом. Однако Рой успел уклониться, и великан изо всей мочи ударил этим своим страшным орудием в остаток полурасколотой мачты.

– Истребляйте их, мощи святых архангелов! – появился рядом с д’Альби шкипер Лозьен. И, выдернув чье-то застрявшее в палубе копье, как олимпиец на стадионе, метнул его в широкую спину оголенного по пояс пирата.

Какой-то солдат, очевидно, только что высадившийся с «Сен-Жермена», пытался проткнуть Роя мечом и, с трудом отбив его выпад, шевалье изо всей силы своих легких заорал:

– Я – француз! Я с «Нормандца!»

Но даже после этого, – то ли не поверив ему, то ли, в порыве боя, не в состоянии будучи осознать, что ему говорят, – солдат вновь пытался дотянуться до него кончиком оружия, и спас его от смерти или ранения матрос с «Нормандца» по имени Виктор; смерчем ворвавшись между ними, он отбил меч солдата ударом своего абордажного тесака. И он же первый крикнул:

– Они уходят вниз! Они в трюме! Но корабль погружается!

– Мы тонем! – сразу же панически заорал кто-то из офицеров «Сен-Жермена». – Уходим! Всем отходить на свои корабли!

К счастью, те моряки, что оставались на «Нормандце», успели зацепить борт «Санта Луизы» крючьями и вновь подтянуть его к борту своего корабля. Но и после этого, в панической толчее, возникшей у борта, Рой сумел вернуться на свой корабль лишь в числе последних, когда уже стало очевидным, что «Санта Луиза» дает крен на левый борт.

Кто-то перетаскивал на палубу «Нормандца» своего раненного товарища; кто-то с борта тонущего, а потому освобожденного от крючьев «пирата» бросался в воду, и трудно было разобрать: свои это или враги. Увлеченный сценой гибели корабля, Рой совершенно забыл об опасности и пришел в себя только тогда, когда выпущенная из пиратской аркебузы пуля пробила его штанину, обожгла левую ногу и разнесла угол палубного рундука с парусиной.

– Ну не мог ты хотя бы в первом бою обойтись без ранения! – укорил себя Рой, досадуя на нелепость ранения, нанесенного в порыве безысходности кем-то из гибнущих пиратов.

Усевшись на рундук, он разрезал ножом штанину и, закатав ее, осмотрел рану. Она, конечно же, была пустяковой: легкий ожог, словно кипятковая ошпарина. Но жгло достаточно сильно.

– Промой морской водой, – посоветовал кто-то из проходивших мимо моряков. – Соль морская немного пожжет, зато заживет быстрее, проверено.

– Спасибо за совет, лекарь, – иронично улыбнулся шевалье, вспомнив, что сам-то он, пусть и недоученный, но все же медикус.

– Да плюнь ты на ногу, ни черта там нет, – вновь возник рядом с ним Виктор.

– Спасибо за спасение. За мной – долг.

– Забудь. Лучше взгляни вон туда: «Норд» и «Сен-Жермен» продолжают преследовать и расстреливать одного из пиратов. А второй, что пытался обойти нас слева, в это время трусливо убегает. Решил, видите ли, не ввязываться.

Увидев, что «Нормандец» вышел из боя и теперь пытается догнать эскадру, бомбардиры из «Сен-Жермена» салютовали ему выстрелами из двух орудий. Через несколько минут то же самое сделали и пушкари «Норда». Капитан «Нормандца», естественно, приказал прощально отсалютовать им вслед.

– Капитану нашему, конечно же, достанется от адмирала, – остановился возле друзей боцман Кашалот. – Зато теперь мы знаем, что наши корабли выстояли, а еще – совесть наша чиста, поскольку не оставили их на растерзание пиратам.

Тем временем «Санта Луиза» еще каким-то чудом удерживалась на плаву. Не иначе, как пиратам оказывала помощь какая-то небесная покровительница. Поняв, что никто не собирается ни преследовать их, ни добивать, оставшиеся в живых пираты начали мастерить плот и спускать на воду уцелевшие шлюпки. Однако капитана «Нормандца» они уже не интересовали.

4

Как только солнце окончательно пробилось сквозь пелену утреннего тумана, на море вдруг воцарилась странная тишина. Ветер как-то слишком уж неожиданно стих, паруса угасли, море еще, вроде бы, окончательно не успокоилось, однако волн почти не было, и под действием каких-то неведомых сил колебание его напоминало колебание трав на нетронутых заливных лугах.

Выбравшись вместе с десятком других матросов из трюма, где они заново закрепляли груз, откачивали воду и законопачивали мелкие расщелины в корпусе, Рой д’Альби устало привалился спиной к борту и, широко раскинув руки, подставил оголенное тело теплым, нежным лучам солнца.

Словно бы устрашившись того, сколь несправедливым он был по отношению к эскадре и ее мужественным людям, океан вдруг решил усмирить свой нрав, согреть и обласкать моряков, дать им поверить в себя и свои корабли, а значит, откреститься от всех тех проклятий и зареканий, с которыми они прошли через кромешный штормовой ад его, через судную свою ночь.