Остров обреченных - Богдан Сушинский

А еще ее поражало, что, завидев их эскадру, экипаж всякого встречного корабля старался держаться подальше от нее; что после стольких дней морского одиночества люди еще больше опасались друг друга, чем там, на суше, и, вместо того чтобы тянуться друг к другу, наоборот, в страхе сторонились.

Бастианна оказалась предусмотрительной. Она запаслась десятками мотков ниток и теперь целыми днями занималась вязанием, задумав сотворить для себя и герцогини теплые носки, свитера, перчатки и все прочее. Исходя из ее планов, Маргрет вскоре должна была предстать перед высшим светом Новой Франции во всем связанном ее гувернанткой. Норд-герцогиня, правда, сомневалась, что это произведет какой-то особый эффект на заокеанскую публику, которую, кстати, еще только нужно будет сотворить. Но что уже сейчас корсиканка не только убивала таким образом время, но и спасалась от тоски и укачивания, – это стало очевидным сразу же.

Когда, еще до заката солнца небо неожиданно начало чернеть и горизонт окрасился в фиолетово-багровые тона лихих предвестий, Маргрет вышла на палубу, в тот свой закуток, что отведен был ей старшим штурманом, и, вцепившись в высокий борт, решила встретить удары стихии наравне со всеми моряками.

– Через несколько минут мы попадем в полосу урагана, ваша светлость, – появился у нее за спиной штурман Дюваль. – Обратите внимание, как все замерло, все напряжено, все в ожидании Армагеддона.

– Пока что я обратила лишь внимание, с каким восторгом вы произносите это, мсье Дюваль. Вы что, совершенно не думаете о том, что и сами можете оказаться жертвой стихии?

– И чем сие можно объяснить?

– Возможно, тем, что несколько месяцев мне пришлось провести на берегу, в ожидании ниспосланного Господом корабля, а потому сильно затосковал.

– Значит, это правда, что человек, однажды вышедший в море, уже никогда больше не избавится от желания вновь и вновь выходить в него?

– Не совсем так, ваша светлость. Мне случалось видеть людей, которые на берегу производили впечатление мужественных и вполне достойных моря. Но, оказавшись на борту корабля, проклинали тот час, когда решились оставить земную твердь. Вернувшись из плаванья, они целовали прибрежные камни, чтобы никогда больше не вернуться к ним.

– Вы сказали: «мужественных и достойных моря?!» Это достоинство определяется какими-то особыми качествами.

– Несомненно. Особенностями характера, воспитания, силы воли, да, герцогиня, и силы воли. Разопни меня дьявол на ржавом якоре, если это не так. Но в том-то и дело, что, оказавшись в море, а тем более – в такой вот шторм, они не только молили Бога помочь им поскорее добраться до берега – что, в общем-то, вполне понятно; но и с проклятиями навсегда оставляли корабль. Таких, правда, попадалось немного. Большинство же оставалось преданным морю, как христианству, как любимой женщине.

– Оставаться преданным морю, как любимой женщине… – не ожидала, что услышу нечто подобное.

– … Что услышите нечто подобное от такого припортового проходимца, как я, – уточнил Дюваль.

– Но разве я не имею права так предположить?

Первая волна штормового ветра ударила в паруса и почти погасила их. На какое-то время показалось, что судно остановилось и даже пошло вспять.

– В каюту! – прокричал Дюваль, охватывая Маргрет за плечи. – Немедленно в каюту! И ни в коем случае не выходить! Только если… но будем надеяться, что до этого не дойдет.

Маргрет и сама понимала, что надо поскорее уходить, но лишь еще крепче вцепилась в борт, и молния, ударившая в волну между двумя кораблями, буквально в полукабельтовых[8]от кормы «Короля Франциска», осветила ее фигуру, показавшуюся штурману привидением, возникшим на фоне фиолетовой стены мрака.

Не рассчитывая больше на силу слова, Дюваль вынужден был прибегнуть к силе рук. Схватив Маргрет за талию, он буквально занес ее в каюту и жестко приказал:

– К иллюминатору не подходить! Лежать. Ни в коем случае не подниматься и молить Бога, чтобы судно осталось на плаву! Ибо ни на какие шлюпки в этом аду рассчитывать уже не приходится.

Знал бы он, что Маргрет запомнились не слова его, а случайные объятия, от которых ей вдруг не захотелось освобождаться. Вместо того чтобы ужаснуться стихии, она неожиданно ощутила, как в ней, словно ритуальный огонь в храме, разгорается страсть по мужчине, уже знакомая по первым безуспешным попыткам Роя овладеть ее телом.

Безуспешным и тем не менее коварным.

Из идиллического состояния ее вывела Бастианна. Сразу же, как только судно начало то взлетать на неимоверно высокой волне, то проваливаться, словно в бездну, ей вдруг стало плохо. Несколько раз ее рвало и она, хватаясь за сердце, молила Господа поскорее ниспослать ей спасительную смерть.

Какое-то время Маргрет стойко терпела не только стихию, но и стенания корсиканки, пока та не приняла какой-то настойки и не затихла. Как же мужественно она сдерживала себя.

В самый разгар шторма дверь каюты открылась и при свете молнии герцогиня вдруг увидела силуэт старшего штурмана.

– Как вы тут?

– Пока держусь, – ответила Маргрет. – А вот Бастианна чувствует себя скверно.

– Чего никогда раньше не было, – сквозь стоны проговорила корсиканка.

– «Раньше» – это когда? – поинтересовался Дюваль. – Вы ведь лет двадцать моря не видели.

– Поскольку видела его в далекой-далекой молодости, – признала Бастианна.

– Я принес вам рома. Когда почувствуете, что совсем уж худо – пейте. Хороший глоток никогда не повредит.

Потянувшись за бутылкой, Маргрет промахнулась и неожиданно почувствовала, что ее рука оказалась на шее мужчины. Вскрикнув от этой своей неловкости, герцогиня тотчас же отдернула ее, но было поздно: рука Дюваля прошлась по стану, по груди и, молнией проплутав в шейных завитках волос, отошла вместе с потрясшим все судно раскатом грома.

– Там, слева от вас, ремень. Пристегнитесь к лежанке, иначе вас вышвырнет из нее, – проговорил он, по-джентльменски понимая, что и так злоупотребил своим правом.

И был немало удивлен, выяснив для себя что Маргрет слишком уже спокойно отреагировала на его рукоблудие. Если он и мог чем-то объяснить такую сдержанность герцогини, то лишь ее страхом и растерянностью перед лицом стихии.

– Я еще наведаюсь, – несмело предложил старший штурман. – Если, конечно, вы не против.

– Мы с Бастианной всегда рады видеть вас в наших апартаментах.

Старший штурман ушел, и в каюте воцарилось тягостное молчание, нарушаемое лишь негромким постаныванием гувернантки, уверявшей, что так укачиваться она не способна. Очевидно, это ее подводит сердце.

– Придется позвать лекаря, – молвила герцогиня, вспомнив тщедушного, желтушного вида господина, представившегося корабельным врачом. Уже тогда он был основательно пьян. А сейчас, очевидно, подлечивался ромом.