Беззаботные годы - Элизабет Говард

– Мне она не нужна, – заявила она, положила ее обратно, словно обжегшись, и вытянула чистую. – Папа же уехал, – быстро пояснила она, обращаясь к Рейчел. На самом деле она опасалась, что в ее отсутствие Лидия и Невилл всем разболтают про ее садик и их будет некому остановить.

Рейчел не стала спорить.

– Но в следующий раз тебе придется соблюдать правила, – мягко напомнила она.

Невилл опоздал и вышел к обеду за руку с Эллен – явный знак унижения и провинности.

– Простите за опоздание. Невилл потерял свои сандалии.

– Я только одну потерял.

Он не понимал, как можно поднимать такой шум из-за какой-то несчастной сандалии. Вторая карточка в конце концов досталась несказанно обрадованному Тедди. Он был еще не готов совершить трудный переход от сугубо мужского общества школы – (не считая наставницы и учительницы французского, которые тайно, но постоянно подвергались всеобщему осмеянию с его стороны) – к трапезам и беседам с женщинами и детьми.

Тедди решил сесть рядом с отцом и дядей Хью, и тогда они смогут поговорить или про крикет, или, может быть, про подводные лодки, которыми он с недавних пор интересовался. К обеду подали горячий отварной окорок, соус с петрушкой (планируя меню, Дюши демонстрировала викторианское пренебрежение к погоде), молодой картофель и бобы, а потом – песочный пирог с патокой. Саймон терпеть не мог бобы, но его порцию съела Сибил. Она сама круглая, как боб, подумал он и чуть не поперхнулся, чтобы не засмеяться такой удачной шутке; ему не хотелось обижать маму – кому еще, кроме боба, понравится, что его считают толстым? Это снова насмешило его, а пока отец стучал ему по спине, его вставная челюсть выпала на скатерть – ужасный конфуз, а не обед.

Тедди заправился плотно: съел по две порции каждого блюда, а потом еще печенье и сыр. Он решил уговорить Саймона поиграть в теннис сразу после обеда, а то потом корт наверняка захватят взрослые. Папа сказал, что отрабатывать подачу можно и в одиночку, но так неинтересно, если некому отбивать мячи и, что еще хуже, некому говорить, в аут они ушли или нет. Если он как следует постарается, может, когда-нибудь будет играть за Англию. Ему представилось табло в Уимблдоне с надписью «Казалет – Бадж», и по шее сзади пробежали мурашки. «Блестящий молодой теннисист разгромил Баджа!» – так напишут в газетах. А может, и не Баджа, а того, кто появится к тому времени, – эх, тысяча чертей и море крови, веселая будет неделька! Главное – заполучить в тренеры Фреда Перри; во всем мире нет никого лучше Фреда. Паршиво, конечно, что нельзя играть в теннис зимой в школе, но ради тренировки сойдет и сквош или рэкетс. Тедди решил написать Фреду Перри, вдруг он что-нибудь посоветует. У папы или дяди Хью спрашивать было бесполезно: они спорили, стоит ли покупать в контору какой-то диктофон. Папа считал, что стоит, потому что так будет эффективнее, а дядя Хью говорил, что диктовка секретарю занимает столько же времени, сколько и машине, и добавлял, что он за индивидуальный подход. А женщины болтали про детей и всякую другую дрянь. Бог мой! Хорошо, что он, Тедди, не женщина. Носить юбки, быть гораздо слабее, не заниматься ничем интересным – ни Южный полюс не откроешь, ни гонщиком не станешь, а Карстерз говорил, что кровь прямо льется из них между ног каждый раз в полнолуние, но это уж точно брехня, ведь полнолуние каждый месяц, они бы тогда умерли от потери крови, и вообще, ни за кем из них он ни разу не замечал ничего такого, но Карстерз же по натуре кровожадный, вечно он рассказывает про летучих мышей-вампиров, атаку легкой бригады и «черную смерть». И собирается стать детективом, когда вырастет, – чтобы расследовать убийства; Тедди был бы рад никогда больше не видеться с Карстерзом. Призрак новой школы нависал над его мыслями, как айсберг: его пугало уже то, что он видел, а это лишь пятая (или шестая?) часть, и он знал, что таким же пугающим окажется все остальное, когда придется там учиться. Но это еще когда будет, каникулы ведь только начались. Он переглянулся с Саймоном через стол, правой рукой изобразил удар битой и сшиб свой стакан с водой.

* * *

Обед в зале выдался нелегким для Клэри в тех отношениях, о которых она заранее не подумала. Невилл и Лидия вели себя прекрасно, ни словом не обмолвились про их садик, а Клэри вызвалась найти пропавшую сандалию Невилла, чем заслужила благосклонность Эллен. Но Полли, по-прежнему чувствующая себя виноватой, потому что они с Луизой опять ушли кататься верхом вдвоем и даже не спросили, хочет ли Клэри пойти с ними, теперь предлагала всевозможные занятия для них с Клэри и Луизой – например, построить на ручье в дальнем лесу запруду, а потом, увидев, что предложение не воодушевило Клэри, – теннисный турнир или возведение шалаша в лесу.

– Ну хорошо, а тебе самой чем хочется заняться? – сдавшись, спросила Полли.

Клэри почувствовала на себе пристальные взгляды Лидии и Невилла.

– Поехать на пляж, – ответила она. Поездка на пляж означала со взрослыми и на машинах, поэтому она знала, что Полли и Луизе не под силу исполнить такое желание. Они сдались; всем известно, сказала Луиза, что на пляж они поедут в понедельник, и ни днем раньше.

* * *

После обеда Вилли повезла Сибил в Бэттл, купить фланели и белой шерсти. Об этом они договорились еще за завтраком, но по негласному решению собирались втихомолку, чтобы дети не подняли шум и не запросились с ними. И теперь они ехали в тишине и покое, с комфортом вступая в привычные для них летние отношения. Разумеется, они виделись друг с другом и в Лондоне, но скорее из-за братской привязанности их мужей, чем по собственному выбору. Однако поскольку обе стали пожизненными членами семьи Казалет примерно в одно и то же время, за годы естественного соседства между ними развились невзыскательные отношения того рода, которых ни у одной из них не было ни с кем другим. Они вышли замуж за братьев через два года после войны: Сибил – в январе, Вилли – в следующем мае. Братья предлагали двойную свадьбу и даже заводили разговоры о поездке на медовый месяц двумя парами, но от этой мысли пришлось отказаться: Вилли ждала, когда закончится срок ее контракта с русской балетной труппой, а Сибил хотела, чтобы ее свадьба состоялась до того, как у ее отца закончится отпуск и он вернется в Индию. Крестная Сибил оказала необходимую поддержку (ее мать умерла в Индии годом ранее), Эдвард взял на себя роль шафера, в свадебное путешествие они отправились в Рим – Хью сказал, что Франция слишком напоминает ему обо всем том, что он хотел бы забыть. Эдвард сводил их в «Альгамбру» посмотреть, как танцует Вилли, и ее профессионализм произвел глубокое впечатление на Сибил. Давали «Петрушку» (Вилли была одной из русских крестьянок), и Сибил, которая в тот раз впервые увидела балет, потряс Мясин в главной партии. Потом у служебного входа они ждали Вилли, и она вышла в пальто с белым меховым воротником, с волосами, тогда еще длинными, собранными в пучок и заколотыми серебряной шпилькой в виде стрелы. Все вместе они отправились ужинать в Savoy, Вилли оказалась самым интересным и обаятельным человеком из всех, кого когда-либо встречала Сибил. Под пальто на ней было черное шифоновое платье, расшитое блестящим зеленым и синим бисером и открывающее изящные тонкие колени, а рядом с ее зелеными атласными туфельками бежевые бархатные, отделанные ирландским кружевом лодочки Сибил выглядели тусклыми и скучными. Вилли буквально излучала энергию и, подначиваемая Эдвардом, весь вечер рассказывала о русской балетной труппе и гастролях; о Париже, о репетициях, на протяжении которых Матисс ронял банки с краской им на головы; о том, как им не платили неделями, как приходилось довольствоваться пинтой молока в день и все время между репетициями и выступлениями проводить в постели; о Монте-Карло и блистательной публике; о ссоре Мясина с Дягилевым; о том, как некоторые артисты труппы проигрывали все свое жалованье за одну ночь.