Беззаботные годы - Элизабет Говард

– Давай сначала поговорим с Рупертом. – Вилли игнорировала этот комплимент, как и все прочие в последнее время. – Разумеется, расходы будут. Ей придется ходить пешком до Шефердс-Буш и ездить в подземке. Но мне все-таки кажется, что в домашней обстановке ей будет лучше, именно это ей сейчас нужно. Таких условий дома ей, по-моему, недостает.

Сибил напомнила:

– И конечно, у Зоуи скоро появятся свои дети.

– Боже упаси! Я убеждена, что она их не хочет.

– Как всем нам известно, далеко не все зависит от желания иметь детей, – сказала Сибил.

Вилли бросила на нее изумленный взгляд.

– Дорогая! Неужели ты… не…

– Не особенно. Но разумеется, теперь я очень рада.

– Ну конечно же.

К этой теме они приближались настороженно, как входили в воду – опасаясь забрести на глубину и в то же время не желая топтаться на мелководье.

* * *

Почти весь день Руперта и Зоуи прошел отлично. Они отправились на машине в Рай, довольно медленно, потому что Руперт наслаждался первым утром его каникул, живописной загородной местностью и прекрасным днем. Они ехали мимо полей пшеницы, среди которой пестрели маки, мимо почти созревшего хмеля, через дубовые и каштановые рощи, по дорогам, высокие откосы вдоль которых заросли дикой земляникой, звездчаткой и папоротником, между живых изгородей, украшенных последними цветами шиповника, почти выбеленными солнцем, через деревни с белыми коттеджами, обшитыми досками внакрой, и садами с яркими мальвами, флоксами и розами, а иногда – с прудом и белыми утками в нем, мимо серых церквушек в окружении тисовых деревьев и поросших лишайником надгробий, первых скошенных лугов, ферм с кучами дымящегося навоза, белых и рыжих кур, ищущих корм. Иногда машина останавливалась, потому что Руперту хотелось что-нибудь рассмотреть как следует, и Зоуи, хотя и не вполне понимала, зачем ему это, сидела с довольным видом, наблюдая за мужем. Ей нравилась его шея с крупным адамовым яблоком и то, как он прищуривал темно-синие глаза, когда что-нибудь разглядывал, а потом, насмотревшись, виновато улыбался ей, переключал рычаг передач и трогался с места.

– Ах, эта местность! – наконец воскликнул он. – Для меня она – лучшее, что есть в Англии.

– А ты повсюду бывал?

Он рассмеялся.

– Нет, конечно. Просто дал волю своей пристрастности!

Во время последней из таких остановок он вышел из машины; Зоуи последовала за ним, они подошли к какой-то изгороди с воротами и прислонились к ней. Сейчас они находились на гребне холма, откуда открывался взгляд на мили вокруг – все то, что они видели по отдельности по пути сюда, очутилось перед ними на обширном пространстве, зеленом и желтом, позолоченном солнечным светом. Руперт взял Зоуи за руку.

– Дорогая, правда великолепный вид?

– Да. И небо такое чудесное, голубое, – подумав минутку, она добавила: – Именно такого голубого цвета больше нигде не увидишь, да?

– Ты совершенно права… насколько точно подмечено! – Он восхищенно пожал ей руку. – Такие вещи настолько очевидны, что о них не говорят. То есть их не замечают, – добавил он, вглядываясь в ее лицо. – Нет, правда, милая Зоуи, я серьезно, – и он не шутил: ему действительно хотелось видеть ее ценительницей, чем-то большим, чем просто она сама.

В Рае он накупил ей подарков. Шагая по круто спускающимся улочкам к гавани, они увидели витрину какой-то лавчонки, полную украшений и мелких серебряных вещиц, а на самом виду были разложены на подносе старинные кольца. Руперт решил купить ей одно, и они вошли в лавку. Он выбрал розовый бриллиант в оправе с черной и белой эмалью, но Зоуи это кольцо не понравилось. Ей хотелось изумруд в окружении розовых бриллиантов, но он стоил слишком дорого – двадцать пять фунтов. Пришлось довольствоваться огненным опалом с мелким жемчугом вокруг него, за десять фунтов, но Руперт сумел купить его за восемь. Они не знали, что это огненный опал, пока продавец не объяснил им, просто решили, что его оранжевые переливы восхитительны, а когда Зоуи узнала, что это за камень, то прямо-таки влюбилась в него.

– Он и правда чудо! – воскликнула она, показывая им кольцо на своей белой руке.

– Этот камень не для всех, мадам, но вам он подходит идеально.

– Вот так-то, мадам, – заключил Руперт, когда они вышли. – И куда мадам желает пойти теперь?

Ей захотелось книгу, чтобы читать по вечерам, когда все заняты шитьем, игрой на рояле и так далее. Поэтому они отправились в книжный магазин, и она выбрала «Унесенные ветром», про которую знала, что ее читали все и говорили, что там неплохие сцены страсти. После они пообедали в пабе – точнее, в саду возле паба: ветчина, салат, майонез «Хайнц», полпинты горького для Руперта и шанди для Зоуи. За обедом о детях не говорили, как и потом, когда поехали в Уинчелси, поскольку Руперту хотелось взглянуть на витражи Стракена, но когда уже возвращались в Хоум-Плейс, Зоуи сказала:

– О, дорогой, как прекрасно мы провели время, и мне так нравится новое кольцо!

Руперт подтвердил:

– Да, прекрасно, правда? А теперь пора домой, в лоно семьи. К обезумевшей толпе.

– Обезумевшей?..

– Это книга Томаса Харди.

– А-а.

Как же много он все-таки знает.

– И нам обязательно надо придумать что-нибудь особенное, чтобы завтра порадовать детей.

– А по-моему, они и так довольны – со своими кузенами и так далее.

– Да, но я имел в виду всех детей. Наш долг – взять на себя часть обязанностей.

Она молчала. Он мягко добавил:

– Знаешь, милая, мне кажется, ты относилась бы к семейной жизни совсем иначе, если бы у тебя был ребенок. Если бы он был у нас, – поправился он.

– Не сейчас. Я еще не настолько взрослая.

– Ну, когда-нибудь повзрослеешь.

Ей двадцать два года: всего лишь двадцать два, напомнил он себе.

– В любом случае, – заговорила она, – мне кажется, это нам не по карману. Пока ты не найдешь другую работу. Или не станешь знаменитым, или еще что-нибудь. Мы ведь небогаты, не то что Хью и Эдвард. У них, как полагается, для работы есть прислуга. Сибил и Вилли не приходится готовить.

Пришла его очередь отмалчиваться. Почти всю еду готовила Эллен, сам Руперт с Клэри каждый день ходили куда-нибудь обедать, но бедняжка Зоуи терпеть не могла готовить, он знал это, как и то, что за три года она научилась лишь разогревать консервы на сковородке.

– Знаешь… – наконец сказал он, не желая портить день, проведенный вдвоем, – это просто мысли вслух. Подумай о них.

«Просто мысли вслух»! Да если бы он имел хоть какое-нибудь представление, как она относится к рождению ребенка, он бы об этом даже не заикался. Страх, мгновенно разрастающийся до размеров паники, не давал ей зайти в воображении дальше собственной беременности: вот она становится все толще и толще, ее щиколотки отекают, походка становится переваливающейся, утиной, мучает тошнота, а потом роды, жуткая боль, которая может продолжаться много часов подряд и даже убить ее, как героинь в романах, которые она читала. И не только в романах: взять хотя бы первую жену Руперта! Она тоже умерла родами. И даже если она, Зоуи, выживет, ее фигура будет безнадежно испорчена: груди станут дряблыми, соски – огромными, как у Вилли и Сибил, которых она видела в купальных костюмах, талия расплывется, появятся ужасные растяжки на животе и бедрах – у Сибил они есть, а Вилли, кажется, пронесло, – и варикозные вены, которые у Вилли есть, а у Сибил нет, и конечно, Руперт разлюбит ее. Он наверняка притворялся бы, что все равно ее любит, но она-то сразу поняла бы, что это не так. Потому что одно Зоуи знала наверняка: людей интересует или волнует только ее внешность, ведь ей, в сущности, больше нечем привлекать и удерживать, у нее ничего нет. На протяжении всей своей жизни она привыкла получать то, чего хотела, а больше всего ей хотелось заполучить Руперта. Поэтому теперь она должна воспользоваться своей внешностью, чтобы удержать его. Хоть она и не придавала этому значения, но знала, что не очень-то сообразительна, не способна ни к умственному, ни к физическому труду; мать всегда говорила ей, что это неважно, если хорошо выглядишь, и эти слова она твердо усвоила. Почему же Руперт этого никак не поймет? У него уже есть двое детей, на них уходит прорва денег, с ними только тревоги и заботы. Порой ей хотелось, чтобы Руперт был тридцатью годами старше, уже слишком старым, чтобы заботиться о ком-либо, кроме нее, – или, во всяком случае, достаточно старым, чтобы лишиться желания быть отцом и уже до конца довольствоваться одной ею. За три года их брака он прежде заговаривал о ребенке лишь дважды: один раз в самом начале, когда полагал, что она хочет забеременеть, а потом – через полгода, когда она по глупости пожаловалась на неудобство колпачка. Тогда он сказал: «Полностью с тобой согласен! Так, может, перестанешь им пользоваться, и не будем вмешиваться в естественный ход событий?» В тот раз она как-то выкрутилась – сказала, что хочет сначала привыкнуть к супружеской жизни, или что-то вроде того, лишь бы он сменил тему, – а после этого стала вставлять колпачок задолго до его возвращения с работы и больше о нем ни словом не упоминала. Она думала, что он уже отказался от затеи с ребенком, но теперь с отчетливым ужасом поняла: нет, не отказался. До самого дома они ехали молча.