Друзья в верхах - Донна Леон

— И если они не сумеют?..

— Тогда ее юрист привлекает их к суду, поскольку у нее есть документ, подписанный у нотариуса.

Рассказывая, она не отводила взгляда от обложек книг, выложенных в витрине, а Брунетти в это время инспектировал свою память и совесть и был вынужден признаться самому себе, что услышанное было для него не ново. Точных деталей он, конечно, не знал, но хорошо представлял схему, по которой действуют ростовщики. Однако финансовые преступления — это головная боль Финансовой гвардии. Лишь обстоятельства и слепой случай привлекли его внимание к Анжелине Волпато и ее мужу, которые сейчас, в солнечный весенний полдень все еще беседовали на другой стороне маленькой венецианской площади.

— Какой процент они берут?

— Это зависит от того, в насколько отчаянном положении находится заемщик, — ответила Франка.

— А откуда они об этом положении узнают?

Она отвела взгляд от маленьких поросят в пожарных машинах, несущихся неведомо куда на обложке детской книжки, и с укоризной посмотрела на него:

— Ну, это тебе известно не хуже, чем мне. Когда человек вынужден просить банковский кредит, сотрудники банка узнают об этом к концу дня, члены их семей — утром, а весь город — к полудню.

Брунетти пришлось согласиться. Потому ли, что чуть ли не все жители Венеции связаны друг с другом кровным родством или дружбой, или просто потому, что этот город, сокровищница мировой культуры, остается, по сути, большой деревней, но ни один секрет сохранить в здешнем тесном мирке невозможно. Для него давно стало очевидным, что финансовые проблемы любого венецианца быстро становятся достоянием общественности.

— И все же, какой процент они требуют? — повторил он вопрос.

— Говорят, двадцать процентов в месяц. Но я слышала, что иногда и пятьдесят.

В Брунетти тут же заговорил венецианец.

— Это же шестьсот процентов в год! — вскричал он, не в силах скрыть негодования.

— Намного больше, если это составной процент, — поправила Франка, тем самым доказав, что ее предки прожили в Венеции на несколько веков дольше, чем предки Брунетти.

Брунетти снова взглянул на парочку. Они закончили разговор, и женщина пошла по направлению к Риальто, а мужчина двинулся в их сторону.

Когда он подошел ближе, Брунетти получил возможность разглядеть лицо: выпуклый лоб, кожу, свисающую складками, как от неизлечимой болезни, толстые губы и глаза с тяжелыми веками. У ростовщика была странная, какая-то птичья походка: ноги при ходьбе он слегка приподнимал и, не разгибая, ставил их на землю, как будто беспокоясь о том, чтобы не сбить каблуки туфель, которые уже не раз побывали в починке. На лице Волпато лежала печать возраста и болезни, но его неуклюжая походка — он повернул в сторону мэрии, и Брунетти наблюдал за ним со спины — оставляла странное ощущение юношеской неловкости.

Оглянувшись, комиссар увидел, что старуха исчезла, однако образ то ли сумчатого зверька, то ли грызуна вроде крысы, стоящей на задних лапах, врезался в память Брунетти.

— Откуда ты знаешь обо всем этом? — спросил он Франку.

— Не забывай, что я работаю в банке.

— И эти двое — последняя инстанция для людей, которые не могут ничего от вас получить?

Она кивнула.

— Но как люди о них узнают? — спросил он.

Она внимательно посмотрела на него, как будто размышляла, насколько ему можно доверять:

— Я слышала, что иногда ростовщиков рекомендуют сами работники банка.

— Что?!

— Когда люди пытаются взять кредит в банке и им отказывают, один из служащих как бы случайно предлагает им поговорить с Волпато. Или с тем ростовщиком, который платит ему процент.

— Какой процент? — спросил Брунетти ровным голосом.

Она пожала плечами:

— По-разному.

— От чего это зависит?

— От того, сколько одалживают. От договоренности хозяина или директора банка с ростовщиками. — Брунетти совсем уж было собрался разразиться возмущенной речью, но она не дала ему раскрыть рта: — Если людям нужны деньги, они где-нибудь их все равно раздобудут. Если не у друзей и родственников, если не официальным путем — в банке, то у людей вроде Волпато.

У Брунетти оставался последний вопрос. Настолько деликатный, что ответ на него можно было узнать, только ринувшись напролом. И он спросил:

— Это связано с мафией?

— А что не связано? — вопросом на вопрос ответила Франка, но, заметив, что он раздражен, добавила: — Извини, это была просто шутка. У меня нет прямых доказательств. Но если ты немного поразмыслишь, то поймешь, что это отличный способ отмыть деньги.

Брунетти кивнул. Только покровительство мафии могло гарантировать беспроблемное существование такого прибыльного дела, как ростовщичество, обеспечив невмешательство властей.

— Я испортила тебе аппетит? — спросила она, неожиданно улыбнувшись, и тут же стала прежней Франкой.

— Нет, нисколько, Франка.

— Почему ты интересуешься всем этим?

— Это может быть связано еще кое с чем.

— Почти все в этой жизни связано между собой. — Сделав этот философский вывод, Франка благоразумно закончила разговор, ни о чем больше не расспрашивая, — еще одно качество, которое он в ней высоко ценил. — Пойду домой, обедать. — И она потянулась поцеловать его в обе щеки.

— Спасибо, Франка. — Брунетти обнял ее, чувствуя, как успокаивает его ощущение ее сильного тела и еще более сильной воли. — Видеть тебя — всегда радость.

Она похлопала его по руке и пошла по улице. Глядя в ее удаляющуюся спину, он подумал, что не спросил Франку о других ростовщиках, а теперь уже неловко окликать ее и задавать новые вопросы. Да ему и не хотелось: он торопился домой.

По дороге Брунетти признался самому себе, что ему по-прежнему приятно обнимать уютное, такое знакомое тело Франки, и машинально перенесся мыслью в то время, когда он с ней встречался, а это было более двух десятков лет назад. Он вспомнил длительную ночную прогулку по пляжу Лидо в праздник Реденторе;[14]в то время ему было, должно быть, лет семнадцать. Фейерверк давно уже закончился, и они гуляли, взявшись за руки, потом ожидали рассвета, не желая, чтобы ночь заканчивалась.

Но она закончилась, как и многое другое между ними, и теперь у нее был ее Марио, а у него — его Паола. Он зашел к Бьянкату и купил для Паолы дюжину ирисов, радостный от сознания, что может это сделать, счастливый от мысли, что она ждет его.

Когда он вошел, она была в кухне, сидела за столом и лущила молодой горошек.