Красный Лотос - Аркадий Саульский

Встретить ее вышел монах в оранжевых одеждах. Видимо, знал ее, потому что поклонился с улыбкой.

– Святой отец, – поздоровалась она, когда он подошел ближе.

– Госпожа Тора. Мы рады твоему посещению. Чем мы можем служить господину Нобунаге?

«Ну да, – подумала она. – Я ведь женщина, а значит, всего лишь носитель известий от моего господина и хозяина. Монах окажет мне уважение как самому даймё, но это будет лишь символом; через меня он передаст уважение хозяину, а не мне лично. Я лишь сосуд, который должен перенести эхо расположения храма».

– Господин Нобунага желает передать монастырю свое глубокое почтение и сожалеет, что не может явиться лично. Целыми днями он оттачивает боевое мастерство и обдумывает способы борьбы с мангутами.

– О да, – кивнул монах. – Мы воистину благодарны богам за такого господина, как наш даймё! Дикари ведь безбожники, что почитают демонов, вместо того чтоб поклоняться богам.

Где они ни появляются, разрушают монастыри и храмы.

– Потому мы и должны победить их.

Они вошли в прохладное помещение храма. Тора слышала раздающиеся из темноты однотонные мантры, видела нескольких пилигримов, возжигающих свечи у боковых алтарей.

На стенах были развешены гобелены, на которых виднелись портреты малых божеств и духов-опекунов, приписанных непосредственно к Кедо. Обезьяна в очках, обмахивающаяся листом – Ёкина хана, бог-опекун домашних хозяйств, матерей и учителей. Другой рисунок – ребенок, из головы которого росли перепончатые крылья летучей мыши. Сейнару ко – бог-шутник, покровитель азартных игр. Ему молились те, кто надеялся на удачу – и не только в азарте. Или вот еще вьющийся змей с яшмовыми глазами – Ханабихаха. Несмотря на внешность, он был покровителем не змей в людском обличье, а, совсем неожиданно, моряков! Вился он на дне моря, принося молящимся ему попутные течения.

Но главной святыней храма была, безусловно, статуя Мудреца. Гигантская, доходящая головой до пятого этажа башни, она была выполнена из чистого золота. Скульптор или скульпторы, что изваяли грандиозную фигуру, изобразили Мудреца не как смешного толстячка, рыдающего старца или гневного мужчину – статуя имела облик юноши с крепким и сильным телом. Юноша выглядел воином, готовым вот-вот выхватить свой меч и ринуться в бой.

– Мудрец хранит Кедо веками. Сам город возник в его честь! – сказал монах.

«Интересно, доволен ли он своим городом сейчас?» – подумала Тора.

Кедо все же был типичным портовым городом – грязным, вонючим, полным преступников, проституток, мошенников и всяких подозрительных личностей! А может быть, именно поэтому Мудрец так и выглядел? Чтобы давать им совет в драке или за чашкой саке?

Они миновали статую, у ног которой горела добрая тысяча свеч, и перешли в боковой неф. Тут монах и остановился, давая девушке понять, что сейчас она должна передать ему пожелания господина Нобунаги.

– Наш даймё, – начала она без уверток, – желает знать, сколько безумцев содержится в вашем заведении.

– Приют находится прямо под нашими ногами, в камерах, выдолбленных в скале, на которой построен храм. Мы держим их там и кормим, спуская лебедками пищу и воду, но сами спускаемся редко. Никто не хочет заразиться сумасшествием.

– Даймё спрашивает – сколько? – Тора не собиралась выслушивать отговорки. Раз уж она была носителем воли господина, то намеревалась эту волю воплотить в действие.

– По последним нашим подсчетам… около двадцати. Но несколько могло уже и умереть с тех пор.

Двадцати? Мало, очень мало.

– Господин Нобунага желает окружить этих людей своей личной опекой. В Железном Дворце. Как можно быстрее.

– Г-госпожа, но это крайне противопоказано! Я ценю доброе сердце нашего господина, но…

– Это не просьба, а приказ нашего даймё. Через три дня безумцы должны быть готовы в путь. Назначь монахов, которые будут их сопровождать. Пусть присоединятся с несчастными из вашего приюта к каравану, который остановился у северных ворот.

– Да, госпожа!

Она улыбнулась, довольная быстротой исполнения приказа. Получила то, за чем пришла… Получила? Пожалуй, все же не до конца. Нобунага говорил о сотнях, а может быть, и тысячах людей. Она рассчитывала, что в храме столько найдется. А тут всего два десятка, а может, и меньше.

– Есть ли какие-то больные, находящиеся под вашей опекой, которые, скорее всего, не поправятся? Речь уже не идет о безумцах.

– Да, госпожа, такие есть, у нас на верхних этажах лечатся больные.

– Умирающие есть?

– Да, десятка полтора.

– Господин Нобунага желает облегчить страдания и им также. Они доживут остаток своих дней на севере, в замке, под заботливой опекой нашего господина.

– Да, госпожа!

Тут он согласился охотно, а как же! Да, больные отягощали собой храм. Безумцев можно кормить чем попало, а то и вовсе не кормить – никто и не заметит. А вот больных посещали семьи, вносили пожертвования и требовали для них непрестанной опеки от и без того надрывающихся монахов.

Значит, у нее было еще полтора десятка. Все равно слишком мало. Кто-то другой, возможно, махнул бы рукой – я сделал все, что мог, – и возвращался с чувством выполненного долга.

Но не Тора! Ее не устроило бы, если б господин Нобунага кивнул – да, понимаю, что больше сделать было невозможно. О нет! Он должен быть впечатлен тем, как его служанка прекрасно исполнила задание, вновь ввести ее в фавор, признать ее настолько преданной и ценной, чтоб и дальше держать рядом как фаворитку, любимую наложницу… а потом, может быть, и жену!

И, следовательно, ей требовалось найти еще людей. Но где? Из храма она выжала все возможное, большего не добиться никому! Она еще приказала монаху, чтобы тот в случае появления новых смертельно больных сразу отправлял их к северным воротам и людям господина Нобунаги, затем формально попрощалась и покинула храм. Мудрец проводил ее холодным взглядом золотых глаз.

Она спустилась вниз, в город, и направилась в то место, в которое ходить не любила, – в Шиндеко. Свой родной квартал.

Грязные потрепанные дома, грязь на улицах. Запах мочи и испражнений. Шиндеко ничуть не изменилось.

Где-то вдали, на другом конце улицы, пробрел пьяный. Боковым зрением увидела, как из-за угла высовывается и прячется чья-то голова. Она знала, что даже днем женщинам тут опасно. Вынула из рукава кимоно скрытый там веер; сжав его в ладони, двинулась дальше.

Прошла один ряд домов, второй, миновала свой старый семейный домик, но даже не оглянулась на него.

Боги, как же она ненавидела это место!

Долгие годы она сражалась за то, чтобы отсюда вырваться. Не хотела становиться шлюхой, не прельщала ее смерть в двадцать лет после скверно проведенной беременности или постыдной болезни. Так что сбегала в более приличные районы города и там училась на служанку. Готовка, стирка, уборка. И когда в Кедо появился вербовщик из Железного Дворца, Тора сразу же записалась служанкой в замок. И уехала, не попрощавшись ни с матерью, ни с отцом, ни с кем-то еще из их многочисленного семейства.