Крушение - Эмили Бликер

Мы выбираемся на берег, и Лиллиан падает в изнеможении. Песок облепляет ее мокрые, бронзовые от загара ноги там, где они выходят из коротко обрезанных джинсов. Я стряхиваю еще живую рыбу с копья на песок и сам, выдохшийся, но счастливый, опускаюсь рядом.

– М-м-м-м… я уже чувствую вкус этой рыбы. Ее мяса хватит на всех – великолепно. – И она стряхивает крупные капли со своих завязанных в хвост волос.

– Я ее поймал, значит, мне и пробу снимать. А там еще поглядим, достанется вам что-нибудь или нет.

– Но ведь я спасала тебя от акул, значит, мне тоже кое-что причитается. А Кент пусть доедает вчерашних улиток. – У нее чуть приподнимаются брови, как всегда, когда она принимает мою игру.

– Ага, отличная мысль, ему наверняка понравится. – Я поднимаю гладкую белую ракушку, которую бросает мне под ноги волна, и начинаю тихонько поглаживать ее пальцами. – Только, знаешь, ты лучше сама скажи ему про ракушки. Меня-то он точно убьет, если я попытаюсь лишить его еды. Особенно свежей рыбы.

– Ладно, скажу. – Ее глаза вспыхивают стальным блеском. – Я его не боюсь. А знаешь, я ни еще разу не слышала, чтобы он назвал меня по имени. Вечно зовет меня то «курочка», то «детка». – И Лиллиан морщит нос, как будто от этих прозвищ плохо пахнет.

Я ложусь на бок, чтобы лучшее ее видеть. Она глядит на меня из-под согнутой в локте руки, щурясь от солнца.

– Я думаю, все дело в твоем имени. По-моему, он терпеть его не может.

– Мое имя? Это он тебе сказал?

– Да, кажется, я что-то такое от него слышал.

Лиллиан смеется, зарывая пальцы в гриву волос, ее глаза отливают теперь синевой океана. Сейчас она так же красива, как в тот день, когда я впервые увидел ее в салоне самолета. Я тоже запускаю ладонь в свои одичавшие кудри. Улетая из Калифорнии, я поленился сходить в парикмахерскую, и вот теперь пожинаю плоды. Из-за черной свалявшейся массы волос на голове и жесткой бороды на лице я чувствую себя настоящим йети.

– Тебе оно даже не идет. Лиллиан… У меня дома тебя наверняка звали бы Лили[7].

– Правда? Лили? Почему ты так уверен?

Слава богу, то время, когда я терял дар речи при одном взгляде на нее, давно прошло, но и теперь еще, когда мы с ней вдвоем и разговариваем о чем-то по-настоящему, я начинаю прятать глаза и чувствую, как у меня колотится сердце. Вот и сейчас я внимательно рассматриваю песок, надеясь успокоить свой пульс.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но мой отец был флористом. В детстве я провел уйму времени в его магазине, «Зачарованный цветочник» он назывался. – Даже сейчас я невольно закатываю глаза – всегда терпеть не мог это название. – А лилии, любые, вообще были его любимыми цветами. Вот поэтому я и думаю, что тебя он наверняка называл бы Лили.

– Знаешь, мне это даже нравится. – Она задумчиво постукивает себя пальцем по передним зубам. – Х-м-м-м, Лили… Познакомь меня с отцом, когда мы вернемся домой. Он научит меня делать букеты, а я за это разрешу ему звать меня Лили. – Мы часто говорим с ней о том, что будет, когда мы вернемся домой, строим планы.

– Я бы с удовольствием. Он был лучшим человеком в мире. Но несколько лет назад он умер.

– О, мне так жаль, Дейв. Я не хотела…

– Да нет, ничего, всё в порядке. – И я отмахиваюсь от назойливого горя. Я вообще держу его подальше, за закрытой дверью. И уж конечно, не собираюсь выпускать его на свободу здесь, где оно будет только отвлекать и растравлять меня. – Пять лет уже прошло. Хотя мы были с ним очень близки. Мать ушла от нас, когда мне было три, так что вначале у меня никого, кроме него, и не было. – Я снова сажусь и черчу круг на нетронутом песке перед собой. – Даже хорошо, что он не дожил до этого дня; представляю, как бы он сейчас мучился.

– Это здорово, что вы с отцом были друзьями. Я вот ни о ком из своих родителей не могу сказать такого. Мой отец – священник, и я знаю, что он любит меня, но наверняка не гордится мной. Все, что я делала в жизни, для него было хорошо, но недостаточно. – Она зарывает пальцы ног в песок, кое-где на ногтях еще видны частички облупившегося розового лака.

– А что такое; может, в твоем прошлом есть приводы за наркотики и угоны автомобилей?

– Не-е-ет. – Она хихикает. – Папа хотел, чтобы я вышла за Майка Хеншо, младшего пастора нашей церкви, и стала пасторской женой. Я старалась, честное слово, старалась. Но ничего у нас с ним не получалось. – Она снова устремляет взгляд на воду, и на ее лице уже не видно и следа веселья.

– Бедняга Майк наверняка был разочарован.

– Вряд ли. Он потом женился на девушке, с которой познакомился в миссионерской поездке – через год после того, как я пошла к алтарю с Джерри, – и теперь у него шестеро детей и своя церковь в Теннесси. Я не могла бы дать ему такого счастья. А папа считал меня эгоисткой.

– Тут дело не в эгоизме. Просто твой папа хотел обменять тебя на кого-то другого, как неудачную покупку в «ИКЕА». – Я останавливаюсь, чувствуя, что мой голос начинает дрожать от гнева.

– Наверное. – Она прикусывает себе щеку. – Как бы там ни было, я давно научилась жить с этим и больше не истязаю себя из-за того, что он обо мне думает. И потом, когда у меня родились Джош и Дэниел, дела пошли лучше. По крайней мере, теперь моим родителям есть на кого направить свою энергию.

– Ты должна познакомить меня с ними. Увидишь, поговорив со мной, они начнут благодарить свою счастливую звезду за то, что у них такая дочь.

– Ха-ха. Вот тут ты ошибаешься. – Она склоняет голову на бок и окидывает меня оценивающим взглядом. – Моим родителям ты понравился бы. Ты веселый, образованный, а главное, без определенных религиозных взглядов. Так что папе ты был бы как раз по вкусу, как… как домашнее мороженое.

– Вау, но это же здорово… или нет?

– Да, только предупреждаю заранее: он точно будет называть тебя Давидом, как Джоша всегда зовет только Джошуа. У него страсть к библейским именам. Профессиональная деформация.

– Давид, значит? Это тот, который в истории с Голиафом? – Я морщу нос.

Она кивает.

– Ага, тот самый. Только он не просто убил великана. После он стал одним из величайших царей Израиля и отцом другого великого царя – Соломона. Папа говорит, что линия родства Иисуса восходит к его колену, так написано в Ветхом Завете. – Тут она понижает голос, словно хочет открыть мне невесть какой секрет. – Так что он – большая шишка.

– Ну, тогда я попрошу вас с Кентом отныне обращаться ко мне «Ваше величество».

– Да, размечтался. – Она легонько шлепает меня по руке.

– Нет, мне правда нравится, как это звучит. Царь Давид. ЦАРЬ Дэвид. – Я стараюсь придать своему голосу полноты и звучности, как, на мой взгляд, подобает царю. Лиллиан морщится от смеха. – Твоему отцу понравилось бы, даже если тебе не по вкусу.