Крушение - Эмили Бликер

Щекотное прикосновение к лицу возвращает меня к реальности. Я уже не в том возрасте, когда срабатывает врожденный девчоночий рефлекс – махать руками при виде чего-нибудь ползучего и многоногого, но на этот раз все иначе. Прикосновения к моему лицу продолжаются, и у меня чешутся руки сбросить с себя то, что по мне топает.

Хлопнув себя по щеке, я плотнее сжимаю веки, надеясь, что тварь убралась. Наверное, я все сделала правильно, потому что когда расслабляю руки и поудобнее устраиваюсь в выемках камня, которые словно специально приспособлены для моего тела, щекотка прекращается.

И тут же на мой рот опускается чья-то рука.

Я мгновенно открываю глаза. Надо мной стоит Кент, его ладонь зажимает мне рот так, что мне становится трудно дышать, вдавливает мою голову в камень. Я вцепляюсь в его руку, стараюсь оторвать ее от моего рта. Мои ногти впиваются ему в кожу, но он не обращает на внимания. Все, что у него выше запястья, остается неподвижным, как древесный ствол. Мои передние зубы врезаются изнутри в губы так, словно они – лезвия бритвы, и я чувствую, как во рту собирается кровь. Противный металлический вкус проникает мне в горло, меня начинает тошнить. Я брыкаюсь, хочу ударить его ногами, но все время промахиваюсь.

Мои легкие горят, тьма затапливает меня, как вода, текущая через край. Все происходит быстро; тело перестает меня слушаться, легкие не пытаются дышать. Нет больше ни боли, ни угрызений совести, сознание путается. В чернильной темноте моего мозга открывается пустота, которая и пугает, и бодрит. Она говорит мне, что не о чем больше беспокоиться, что можно отпустить все свои мысли и плыть по течению ее баюкающих бархатных волн. Искушение очень велико, желание сдаться увлекает меня вниз, неодолимое, как сила тяготения. Но в тот самый миг, когда я уже начинаю дюйм за дюймом сползать в эту пропасть, рука убирается с моего лица, и я снова могу дышать.

Свет возвращается точками, колючими, как острия булавок, и мне хочется назад, в эту надежную тьму. Но я не успеваю ни подумать, ни соединить обрывки крутящихся в голове воспоминаний, как кровь изо рта заполняет мне горло, и мне приходится сесть, чтобы не захлебнуться. Я кашляю, густая от крови слюна стекает у меня по подбородку. Я вытираю ее тыльной стороной руки. Кто-то напал на меня. Это Кент.

Я щурюсь – все плывет у меня перед глазами. Верчу головой, оглядывая пруд и джунгли вокруг, но его нигде нет. Сползая со скалы, я теряю равновесие, пролетаю около метра вниз и падаю в грязь. От удара у меня начинается рвота. Я быстро перекатываюсь на локти и колени, мой желудок стремительно опорожняется, извергая пропитанную кровью фруктовую массу, желудочный сок жжет мне горло. Голова болит, я все еще плохо вижу.

Где-то у меня за спиной хрустит ветка, и я, цепляясь перепачканными пальцами за землю, пытаюсь уползти куда-нибудь, пока за мной не пришел Кент. Но грязь подо мной похожа на зыбучий песок – чем больше я силюсь добраться до ее края, тем глубже увязаю. Тяжело дыша, с громким чавкающим звуком вытягиваю из жидкой земли руку, переставляю ее на несколько дюймов вперед, потом вторую. Я не ползу, скорее тону. Сердце колотится, гонит по жилам кровь, и она, теплая и противная, все быстрее льется из порезов у меня во рту.

– И куда это мы собрались? – рычит у меня за спиной Кент со смехом, но и со злобой. Он шагает прямо ко мне через грязь, уверенно и твердо, словно родитель за непослушным годовичком. Он все ближе. Я открываю рот, чтобы завизжать, но слышу лишь какое-то жалкое бульканье.

Он усмехается. Я не оглядываюсь.

«Лишь бы добраться до деревьев, а там бежать». Спасительное переплетение стволов всего в нескольких футах от меня, а кажется, будто до него мили и мили. Чем больше я стараюсь двигаться быстро, тем медленнее у меня получается.

Он уже рядом, его голые ноги толкут шелковистый ил. Брызги коричневой грязи попадают ему на икры и тут же засыхают, запутавшись в покрывающей их густой шерсти.

– Куда же ты бежишь от меня, детка? Боишься меня, старика? – издевается он. – Давай-ка, пупсик, вставай, нам надо тебя искупать.

Я хочу поднять голову, чтобы увидеть его лицо, но его пальцы уже держат меня за затылок. Намотав на них мои волосы, он тянет меня вверх и ставит на колени. Я не хочу его слушаться, но у меня нет выбора. Ноги бессильно разъезжаются подо мной, не держат.

«Стоять, – мысленно приказываю им я. – Ну, пожалуйста, дайте мне встать!» Кент рывком запрокидывает мне голову назад, так сильно, что я прямо слышу, как луковицы волос выскакивают из кожи, когда он вырывает прядь моих волос. Взгляд его бледно-голубых глаз колет, как острия иголок.

– Лучше веди себя как следует, мадам. Будешь умничать, ничем хорошим это для тебя не кончится.

– Кент, что… что тебе нужно? – заикаюсь я, стоя в грязи по пояс.

– Что мне нужно? – он смеется глубоким, утробным смехом. – Чтобы ты сию же секунду встала на ноги, вот что!

Кент швыряет вырванные у меня волосы в грязь, выбирает прядь побольше и на этот раз все же ставит меня на ноги.

– Хочешь знать, что еще мне нужно? – За волосы он подтягивает меня к своему лицу, его кислое дыхание обдает мне щеку, и мне хочется блевать. – Мне нужно, чтобы вернулась Тереза. Мне нужно, чтобы она спала рядом со мной там, в этом мерзком шалаше. Но это ведь невозможно, так? Но почему же, Лили? А? – Он умолкает, точно ждет от меня ответа. – Потому, что есть ты, вот почему. Потому, что тебе так приспичило строить глазки мистеру пиарщику, что ты не вернулась вовремя на свое место. А теперь расхаживаешь тут чуть не голышом, играешь в дом со своим дурачком Дейвом, да еще корчишь из себя недотрогу – я, мол, слишком хороша для тебя! – Он уже кричит во весь голос, брызжа слюной, так что птицы, напуганные громкими звуками, целой стаей снимаются с деревьев и улетают прочь. Затем, дергая меня за волосы на каждом слове, словно заботясь о том, чтобы я ни одного не пропустила, продолжает: – Мне это надоело. Хватит с меня твоих игр. А теперь полезай в воду, пока я сам тебя туда не швырнул.

Дальше все словно в тумане. Не помню, как я отошла от берега; помню лишь, как стояла в воде по пояс, а Кент торчал рядом, по-прежнему держа меня за волосы и помыкая мной, словно кукловод.

– На, мойся.

Он сует мне в руку гладкую маленькую бутылочку. Шампунь из сумочки Маргарет. Белые цветы фрезии на этикетке. Дрожащими пальцами я откручиваю крышку. Она вырывается у меня из рук и с громким «плюх» падает. В поисках ее я шарю руками – посмотреть не могу, он по-прежнему тянет вверх мою голову.

– Брось ее, – рычит он. – Мойся. Ну?

Я тру друг о друга свои окровавленные, покрытые грязью руки, мыло скользит у меня меж пальцев, как жидкое тесто. Я намыливаюсь. Сначала лицо, потом тело, руки, ноги. Он выхватывает у меня бутылочку, выливает остатки шампуня мне на волосы, грубо растирает его в пену без пузырьков, она щиплет мне пораненную кожу головы. Затем также грубо толкает меня вниз, в воду.

– Нет, не надо, пожалуйста, не надо, – умоляю я и слабо сопротивляюсь, уверенная, что сейчас он меня утопит.