Сигнальные пути - Мария Кондратова

Впервые мне пришло в голову, что все происходящее со мною в последние два года было не наказанием за какие-то неведомые грехи, а уроком. Моя любовь к тебе была формой слепоты, и Тот, кто терпеливо столько лет ждал, когда же я наконец прозрею, отняв тебя, дал мне шанс увидеть что-то еще. Но до чего же бездарно я этим шансом распорядилась… Что за жалкая попытка найти «настоящую жизнь» в трепыханиях молекул – вот она жизнь, рядом, протяни руку и бери, живи. Те, кто в 2011 году выходил на площади, и те были умнее меня. Мне по-прежнему казались сомнительными и их цели, и их лидеры. Но на той и другой стороне люди творили историю, а что делала я? Собирала птичье дерьмо и оплакивала прошлое?.. Слава богу, хотя бы два года спустя я оказалась в состоянии понять преподанный мне урок. До Пасхи оставалось еще несколько дней, но я уже чувствовала, как радость Воскресения входит в мое сердце. Примирение совершилось. Я знала, что в этом году впервые за несколько лет я снова войду в храм. Мне снова было о чем молить и кого благодарить. В памяти возник звук колокола над морем в Херсонесе. Все соединялось! Все было соединено! И моя боль была лишь одной из нитей в полотне общей радости моего народа, моей истории, моей страны.

Меня окликнули из коридора, пора было уезжать. Я вернула старушке альбом с фотографиями и бросила последний взгляд на телевизор. Там теперь показывали репортаж откуда-то из-под Луганска. В одном из людей в камуфляже я узнала тебя. Ты стоял сначала чуть боком к камере, а потом повернулся, посмотрел куда-то мимо меня и улыбнулся своей улыбкой былинного витязя – русоволосого и ясноглазого. Последний фрагмент мозаики встал на свое место.

Край. Апрель 2014

Полуодетые апрельские деревья выглядели беззащитно, я шла по бордюру солнечной стороны улицы, балансируя тяпкой и перескакивая через трещины, как в детстве, и думала о том, что, когда победителям не хватает ума и сердца быть милостивыми, они сами готовят себе поражение.

Был момент, когда единство нации еще казалось возможным. Смешно сказать, но общее презрение к Януковичу оказалось сильнее даже заклятой дружбы Запада и Востока. На волне единодушного отвращения к «овощу» был шанс сделать Майдан действительно общей победой над прогнившей системой. Ну и зачем понадобилось первым делом поднимать языковой вопрос – кому свербело, кому горело? Только что хвастались, что на Майдане говорят на русском, потому что не в языке дело, и тут же кинулись переписывать несчастный региональный закон. Неужто не было дел важнее в развороченной стране? Зачем прилюдно ставили на колени мужиков из «Беркута», обливали зеленкой Царева, избивали директора телеканала? Не то чтобы у кого-то были иллюзии по поводу наших депутатов или нашего телевидения, но слишком красноречивым выглядело послание: «Пощады не ждите! Кто не с нами, тот против нас». Агрессивное и нетерпимое ко всякому инакомыслию, наскозь родимое мурло выглянуло из-под приятной интеллигентной физиономии сторонника евроассоциации. Неистребимое отечественное – мы вас, суки, научим родину любить – слышалось в истерических криках про Украину, которой слава, и героев, которым слава. Новогодние шутки про «пострелять москалив» больше не казались случайными. И пусть за Януковича голосовала вся Украина, «крайние» были обозначены сразу. «Спасибо жителям Донбасса за президента пидораса!» – декларировалось почти официально.

По Востоку расползалась тревога и беспокойство. И снова, как десять лет назад, семьи и дружбы дробились вопросом: «Ты за Майдан? Ты против Майдана?» Ни с той ни с другой стороны и речи не шло о том, чтобы найти компромисс, убедить, по-хорошему договориться, но лишь о том, чтобы твердо настоять на своем. И дело было не в том, сколько государственных языков в Канаде или Швейцарии, и не в том, что лучше – федерация или конфедерация. О чем бы ни говорили для виду, на самом деле спорили только об одном, о том, кто в доме хозяин, и даже мысли не допускали о том, что может быть учтено несколько мнений.

Крымский референдум и историю про помощь «вежливых людей» на Луганщине встретили с восторгом и надеждой – вот бы и нам так! Виталик ходил мрачнее тучи, он перессорился с половиной друзей, да и вторая половина тоже не разделяла его майданный задор. Сначала был Крым, потом Славянск [22].

А городской парк меж тем по-прежнему лежал в руинах, и было ясно, что в ближайшее время руки до него не дойдут. Разве что львов в высохшем фонтане неизвестные энтузиасты покрасили в цвета украинского флага. Так они и восседали среди ржавых неработающих труб – желтые с голубым. В нашем городе, как и во всей стране, сладко и азартно делили власть ранее обойденные ею. Им было не до деревьев. До сессии оставалось еще полтора месяца, и мои студенты тоже не рвались поучаствовать в городском благоустройстве. Ну и бог с ними, я решила, что сама посажу чернобрывцы на главной аллее. Семена стоили копейки. Может, что-нибудь да взойдет…

Около горсовета оказалось неожидано многолюдно. С одной стороны площади собирались люди с единообразными желто-голубыми стягами. С другой, поближе к ДК и пострадавшему несколько лет назад Ильичу, мелькали разномастные, самодельные плакаты. Легкое апрельское солнышко придавало политической акции характер раслабленного народного гулянья. К ступеням, которые использовались как сцена, понесли портрет Кобзаря, так раньше в красные дни по городу таскали портреты генсеков. Тараса Григорьевича было привычно жаль, как всякого человека не на своем месте. Знакомая учительница украинского языка с богомольным видом поправила над головой поэта рушники. По газону среди кривых елок прогуливались девушки с мечтательными лицами из тех, кому попы на исповеди кричат: «Замуж, дура, замуж!» – несколько пенсионерок, несколько мужчин в костюмах с номенклатурными лицами, пара коллег из университета, пара местных наркоманов – ковчег провинциальный обыкновенный – всякой твари по паре. Виталика не было, но я не сомневалась, что он подойдет с минуты на минуту. Немолодая женщина с добрым лицом вполголоса репетировала речь: «У меня мама из России, я сама из России, но я тридцать лет прожила на Украине…» Девочка с бантами скороговоркой повторяла стихотворение Леси Украинки.

Коллега с кафедры автоматических систем управления помахал мне:

– Алина! Алина Александровна, вы к нам? Вы должны быть с нами! Мыслящие люди должны быть вместе в это непростое время!

У коллеги был свитер с заплатками на локтях по моде шестидесятых и близорукие незлые глаза. На институтских пьянках он иногда мечтательно клал руку мне на плечо и вздыхал:

– Эх, Алина, Алина… – Но продолжения ни разу так и не последовало.

Сегодня он был более красноречив:

– Посмотрите на себя, вы же гарна дивчина! Просто живой символ новой Украины! – радостно кричал он мне через площадь. Патриотические пенсионерки оглядывали меня с ног до головы и скептически поджимали губы.