Часослов Бориса Годунова - Наталья Александрова

– Ну, говори же! – Годунов снова встряхнул женщину, она перестала рыдать и быстро заговорила:

– Играл ангел наш с мальчишками на заднем дворе, играл в свайку – да тут болезнь на него пришла…

– Падучая?

– Она самая, батюшка… иногда приходит она на него, и ничего не поделаешь, вот и тут… упал наш ангел, упал – и прямо накололся на ножик… кровь так и брызнула! Я к нему подскочила, гляжу – а он уж и не дышит!

– Умер царевич? – переспросил Годунов то ли испуганно, то ли радостно.

– Умер, умер ангел наш! А государыня, матушка его царица Мария, как узнала, прибежала на двор, бросилась на него и сама хотела заколоться, да передумала, захотела вместо того меня прибить. Да только я не ждала того, я в чулане спряталась, меня и не нашли. А нашли племянника моего, Володичку, и тут же насмерть забили камнями да палками… – Волохова зарыдала, слова ее стали неразборчивы. Потом она все же справилась со слезами, продолжила:

– Царица Мария родичей своих позвала, Нагих, велела им в колокола звонить, народ собирать. Народ сбежался, Нагие им показали мертвое тело царевича и велели меня убить, и родню мою, и дьяка Битяговского, которого твоя милость приставил за ними доглядывать. Битяговский строг с ними был, спуску не давал, денег лишних не отпускал на прокорм, вот они и выместили на нем свою злость. Сказали, будто он мне приказал царевича извести по твоему, батюшка, повелению. Народ и рад, что можно с большими людьми поквитаться. Битяговского камнями забили, и родню мою всю насмерть побили, а я до вечера в чане с кислым молоком пересидела, чуть не захлебнулась, а как стемнело – в слободу к одной знакомой попадье пробралась, она меня монашкой переодела и помогла из города выйти, а там уж я с купцами знакомыми до Москвы добралась и сразу к тебе, батюшка…

– Это ты правильно сделала… – проговорил Годунов задумчиво. – Это ты хорошо сделала. Теперь пойди к человеку моему, к Миколе, и скажи ему, что я велел тебя в доме моем поселить и все тебе дать, что надобно. Чтобы ни в чем не было тебе отказа и недостачи. Теперь отдыхай, да будь готова – как только призову тебя, чтобы сей же час пред очи мои явиться и все, что надобно, повторить.

Волохова низко поклонилась и покинула покой.

Годунов подошел к иконе, низко поклонился и забормотал молитву. Потом вернулся к столу, на котором лежал часослов, и проговорил задумчиво:

– Слава тебе, господи… Нет, негоже так говорить… малый ребенок, отрок невинный погиб, а я, грешный, радуюсь… нет, моей вины в этом нету, я в его крови неповинен, то божий промысел… Божий ли? Не знаю, божьей волей или наущением диавола, а только второй уже раз этот часослов меня спасает…

Он еще немного помолчал, потом решился, громко хлопнул в ладоши и крикнул:

– Микола! Где же тебя черти носят? То вертишься под ногами, а когда ты нужен, не дозовешься…

Немного погодя в горницу вошел слуга, позевывая и потирая спросонья глаза.

– Микола, зови ко мне стрелецкого сотника! Коли спит – разбуди немедля!

Стрелецкий сотник тоже был заспанный, хмурый, но быстро проснулся и приободрился, когда понял суть дела. Дело обещало хорошие барыши.

– Сей же час отправляйся со своими людьми в дом к боярину Ивану Петровичу Шуйскому, повяжи его и доставь к государю. Да поспеши! Быстро управишься – всем твоим людям по десяти ефимков, тебе – пятьдесят!

– Понял, государь боярин! – радостно выпалил сотник. – Не извольте сомневаться, все сделаем в лучшем виде! Нешто мы не знаем, как надлежит все дело справить!

Отправив сотника, Годунов снова вызвал Миколу и велел подать придворный наряд. Меньше чем через час он уже был в царских покоях, велел стрельцам охраны будить государя.

Федор Иоаннович вышел из опочивальни сонный, недовольный.

– Борис Федорович, что за срочность? Неужто никак нельзя было подождать до утра?

– Нет, государь, никак не можно до утра ждать! Такие дела творятся, что никак не можно!

– Да что случилось-то?

– Случилось, что боярин князь Шуйский против тебя, государь, злое замыслил!

– Князь Шуйский? Иван Петрович? Борис Федорович, друг любезный, да что он мог замыслить? Князь – верный человек, служил и батюшке моему верой и правдой…

– Служил-то служил, а теперь хочет, государь, тебя от престола отлучить, да поставить вместо тебя Димитрия…

– Митеньку? Да разве же я против, чтобы Митенька царем стал? Долго ли мне еще жить? Вот помру, и сядет он на престол московский…

– Не говори так, государь-батюшка! Ты еще много лет будешь править, на радость нам и на славу царству! А предателей нужно покарать…

– Борис Федорович, брат мой милый, какой же князь Иван предатель? Помирись с ним, Христом богом прошу!

– И рад бы, государь, да не можно! Предательство прощать никак не можно!

В дверь постучали.

Следователь Дятел поднял глаза от бумаг и недовольным, скрипучим голосом произнес:

– Войдите!

Дверь приоткрылась, в нее заглянула невзрачная девушка с жидким хвостиком волос.

– Я вас слушаю! – проскрипел Дятел.

– Вот… вы запрос посылали… – пролепетала девушка, протягивая следователю старую картонную папку с завязками.

– Запрос? – переспросил Дятел, который еще был погружен в материалы, которые читал. – Какой запрос?

– Ну как же! Вы затребовали дело Ковригина… то есть, извините, Веригина, я еще фамилию перепутала.

– Ах, дело Веригина! – Дятел оживился, вскочил из-за стола и бросился навстречу девушке. – Так это я с вами разговаривал? Вот спасибо! И извините, если что не так! Беру все свои слова обратно… все, все, что я сказал!

Девушка покраснела, испуганно попятилась, отдала ему папку и стремительно вылетела из кабинета.

Дятел сел за стол, раскрыл папку и погрузился в чтение, чтобы восстановить в памяти дело пятилетней давности.

Дело было серьезное, как теперь говорят – резонансное.

Началось все с того, что миллиардер Иорданский, владелец огромных золотоносных приисков в Западной Сибири и столь же огромной коллекции произведений искусства, захотел пополнить свою коллекцию и приобрести большую историческую и художественную ценность – драгоценный нагрудный крест, принадлежавший, по достоверным сведениям, царю Борису Годунову.

Ценность была огромная, даже для такого богатого человека, как Иорданский. А когда такие люди, как Иорданский, приобретают художественные ценности, они их обязательно страхуют. И Иорданский – точнее, его референт – обратился в крупную страховую компанию, чтобы застраховать свою покупку.