Сергей Бондарчук. Лента жизни - Наталья Бондарчук

Я снялся только в одной сцене – в эпизоде “Охота”. Благо, детство я провёл на конном заводе, поэтому верхом ездил довольно прилично. В “Охоте” меня снимали на общих планах. Мы жили в подмосковной Кашире, снимать уезжали недалеко, но уже в Тульскую область. Стояла золотая прекрасная осень, октябрь выдался тёплым, охотничий сезон в разгаре, а я охочусь с детства и в киноэкспедицию взял с собой ружьё. Настреливал диких голубей, их тушили в сметане, угощалась вся группа, обслуживающие съёмки вертолётчики приносили спирт. И начинались восхитительные вечерние посиделки с рассказами, раздумьями вслух… Причём над всем этим витал дух общего восхищения прозой Толстого, этой описанной им дворянской охотой. Я слушал эти беседы, может, не всё понимал, но меня просто захлёстывало счастье, и ещё… так сладостно замирало сердце только от одного взгляда на Люсю Савельеву (Наташу Ростову). Такая она была прелестная, светящаяся потрясающей улыбкой, перевязанная белой шерстяной шалью, восседающая амазонкой в седле… Очарован Люсей был не я один, композитор Овчинников, хватив спирта, творил чудеса, ревновал, показывал всю удаль русского влюблённого человека. А для меня вся съёмочная стихия, весь этот мир с лошадьми, с борзыми и русскими гончими… и мой костюм из тонкого сукна, и скачки галопом, и влюблённость в Наташу Ростову… Я был как отрок, впервые пригубивший вкусного вина и почувствовавший хмельную лёгкость от нового, головокружительного ощущения. А сейчас думаю, то дивное время было поистине волшебным подарком Господа Бога…

В Кашире я жил с Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком в одном доме. Не помню уж, почему меня решили поселить вместе с ним и поставили рядом с его кроватью для меня раскладушку. Нет, я не требовал к себе особого внимания, не позволял никакого амикошонства, однако же так получилось, что я оказался допущенным в святая святых. Помню одну ночь, мы проговорили почти до рассвета, он мне рассказывал о брошюре Циолковского “Монизм Вселенной”. И это было для меня абсолютным открытием. А ещё бόльшим открытием явилось то, что он занимался не только романом Толстого, он увлечённо и горячо сосредоточивался на вопросах, казалось бы, от романа и фильма далёких. “Как же так? – поражался я, вытянувшись на своей раскладушке. – Снимать “Войну и мир” и изучать Циолковского: один ракеты изобретал, другой писал про первый бал Наташи Ростовой, где же логика?” Я только потом понял, какое значение это имело. Вселенский масштаб – это то, что и стало знаковым в картине “Война и мир”. Именно как к вселенской истории подходил Сергей Фёдорович к этой работе. Но главное – он в ней купался… В Кашире, когда мы снимали охоту и, в общем-то, уже тогда понимали все, пока кроме меня, что мне не удастся сыграть эту роль, потому что я рос, а следующие эпизоды были через полгода. Я обратил внимание, что меня снимают только на общих планах…»

Михалков снялся в монтажных кусках эпизода «Охота», и на этом его съёмки в картине завершились. В начале 1963 года всем стало окончательно ясно, что Михалков Петю не сыграет. И не по причине своей творческой несостоятельности, а из-за… роста. За прошедшие несколько месяцев он умудрился подрасти на несколько сантиметров и из образа выпал.

Николай Иванов

Мы брали людей по принципу «одержимости». Равнодушных, заранее уверенных в успехе, не брали: за Толстого нельзя приниматься с холодным сердцем.

Сергей Бондарчук

Огромная ответственность за фильм падала на директора фильма – Николая Александровича Иванова, который оставил воспоминания об этом времени: «Когда Сергей Фёдорович предложил мне работать вместе с ним над фильмом “Война и мир”, я был, конечно, обрадован, но одновременно и напуган предстоящим. А потому прямо сказал, что одному мне не справиться с таким размахом работ. На вопрос, кто ещё из кинопроизводственников мог бы принять участие в создании фильма, я без колебаний назвал опытнейшего директора картины Виктора Серапионовича Циргиладзе, человека неиссякаемого темперамента и юмора, кипучей энергии и большого обаяния. Бондарчук одобрил это предложение, ибо глубоко уважал и ценил Виктора Серапионовича. Уже в апреле 1961 года Екатерина Фурцева пригласила всех к себе в кабинет повторно – обсудить организационные вопросы съёмок. Все понимали, что без помощи армии не обойтись. При нас Екатерина Алексеевна позвонила министру обороны Родиону Малиновскому, который тут же пообещал помочь со статистами и назначил главным военным консультантом фильма генерала Курасова. По счастью, он оказался другом моего покойного тестя. Тем же вечером я позвонил ему домой. Меня мучил один очень серьёзный вопрос: где мы возьмём кавалерию? В Советской армии этот род войск уже был ликвидирован, “на конях” остался лишь один дивизион московской милиции. В самый разгар этих непростых переговоров звонит мне Курасов:

– Николай, неприятности.

– Что такое?

– Чуйков категорически против формирования кавалерийского полка: “Что ты, Володя, придумываешь там какую-то кавалерию? Если уж она тебе так нужна, то открывай у себя в академии кафедру по кавалерии”. Вот и весь сказ.

Мчусь к Фурцевой. Приняла меня сразу, выслушала.

– Ах ты! Это моя оплошность. Мне надо было прежде всего ему позвонить. Самолюбив Василий Иванович!

Дипломат была Екатерина Алексеевна. Умница. Очаровательная женщина. А за картину “Война и мир” болела всей душой. Не знаю, как протекала её беседа с нашим национальным героем, маршалом Чуйковым, но вскоре вопрос о кавалерийском полке начал улаживаться. В Подмосковье, там, где стоит Алабинская дивизия, был выделен участок для кавалерийского полка. Построили конюшню, здание штаба, столовую, клуб, добыли деньги на квартирный дом. Вот так благодаря «Войне и миру» был создан знаменитый кавалерийский полк. Впоследствии полк участвовал в съёмках многих картин. Когда виднейший итальянский продюсер Дино де Лаурентис пригласил Бондарчука поставить “Ватерлоо”, Сергей Фёдорович забрал полк и опять уехал снимать в Закарпатье».

Личный опыт

  О, молодые генералы Своих судеб!   Марина Цветаева

Когда я училась во ВГИКе на актёрском факультете в мастерской Герасимова, мы с моим сокурсником Игорем Вознесенским поехали в Алабинский полк. Мы немного занимались во ВГИКе конным спортом. Меня там приняли, как родную, и посадили верхом на весьма упитанную белую лошадь. «На этой лошади сидел сам Наполеон», – сказали мне. Сидеть было удобно, как на диване. Потом нас с Игорем посадили на семилетних кавалерийских лошадей и пустили их в полевой галоп. На этом аллюре лошадь может развивать скорость до шестидесяти километров в час. Единственное, что я знала о галопе, – это то, что всадник может подняться на стременах. Мы мчались по открытому заснеженному пространству. В голове проносились мысли – если упаду, то в снег. Я орала, но меня в общем гуле и свисте не было слышно. Так продолжалось несколько минут, потом перешли на рысь, и я увидела бледное лицо Игоря, он слабо мне улыбнулся. А я подумала: в фильме у моего отца принимали участие девятьсот пятьдесят кавалеристов. А ведь под копытами лошадей взрывалась пиротехника, каскадёрами исполнялись подсечки, самые опасные трюки для лошадей и каскадёров.