Первый удар - Борис Седов

— Почему на меня? На фиг мне это надо, я ж не ваххабит какой-нибудь!

— Почему на тебя? Объясняю. Еще когда ты на квартиру свою пошел, Сергачев неладное что-то почуял. Зачем тебе идти на квартиру, заведомо зная, что там засада? Или ты баран безмозглый, типа — захотел и пошел, по фигу дрова все эти засады. А ты — не баран, уж я-то знаю. Значит, тебе обязательно надо было туда прийти, взять что-то или встретиться с кем-то. Может, ты что-то и взял, этого мы не знаем, но знаем, что туда приходил этот Аслан Мозжоев, о котором сейчас на всех языках говорят. Мы-то знаем, что дядя Аслан — никто, ларечник с Андреевского рынка. Но он не сам по себе пришел, а отправил его какой-то большой человек, зачем отправил — опять непонятно. И смотри, что получается. Два человека непонятно зачем идут в одно и то же место, опасное место, где менты их ждут. Там они встречаются, один убивает второго и благополучно уходит. Я уже не говорю о том, что для того, чтобы им спокойно встретиться и поболтать, они убивают двух омоновцев. Поверь мне, чтобы убить двух омоновцев, серьезный повод нужен…

— Погоди, ты считаешь, что я работаю с чеченами и организовал взрыв «Гостиного Двора»?

— Что я считаю — не важно, но примерно так думает Сергачев…

— Надо с ним срочно встретиться!

— Наверно, надо.

В это время из спальни донесся Жаннин голос:

— Суслик, а у нас утренний трах будет?

— Будет, потом.

— Когда потом, утро кончается…

— Да успокой ты ее, — раздраженно сказал Володя.

— Сейчас, а ты кофе пока организуй.

И Кастет скрылся в спальне.

Когда через минуту принесли заказанный Володей кофе, Кастет вышел из спальни и плотно затворил за собой дверь.

Володя удивленно посмотрел на него и спросил:

— Это ты ее трахнул так быстро или просто грохнул?

— Все нормально, — усмехнулся Кастет. В это время раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос сказал:

— Арво Янович, я — от дяди Пети.

— Слушаю вас, как его здоровье?

— Здоров, как бык. И хочет с вами встретиться, очень хочет.

— Где и когда?

— В одиннадцать, в Катькином садике.

— Хорошо. Привет дяде Пете.

Последние слова Кастет сказал уже телефонным гудкам.

После совещания в кабинете начальника ГУВД господа жандармы собрались у Исаева узким кругом — новоиспеченный полковник Богданов, два особо приближенных офицера и сам Исаев, конечно.

Поговорили о ночных взрывах, единодушно решили, что план, предложенный начальником ГУВД, — ни к черту, а другого плана пока нет, после чего Исаев отпустил офицеров и остался один на один с Богдановым.

— Кстати эти взрывы, очень кстати. Снимут теперь нашего начальничка. Москва меня на его место предлагает. Должность генеральская. Получу звезду — и в Первопрестольную, ты УБОП командовать останешься…

— Что со взрывами-то делать будем?

— А чего с ними делать?! Взорвали и взорвали, чечены ж, их фиг поймаешь. Сегодня здесь, завтра в своей Ичкерии. А так… — Исаев пожал плечами, — усилить патрульно-постовую службу курсантами школы милиции, повысить бдительность на осо-боохраняемых объектах… Не знаешь, что ли? У нас есть дела и поважнее. Утром получил я весточку от Гены Есаула, к нему вчера пришел бобер, заказал сто двадцать загранпаспортов. Паспорта сделаем — это херня, а вот бобра крепко пощупать надо, кто, откуда. Боюсь — не подстава ли. Займись этим, срочно займись. И еще — банкиры что-то зашевелились, письма какие-то стали получать, звонят, беспокоятся.

Исаев нажал кнопку громкой связи:

— Наденька, сколько звонков уже было по письмам этим?

— Шестнадцать, Виктор Павлович.

— Видишь, — повернулся он к Богданову, — шестнадцать писем уже, все курьерской связью, через фирму «Питерпост». Тоже срочно узнать надо — с банкирами шутки плохи, поручи кому-нибудь, хоть Марчуку тому же. Видишь, сколько дел, а ты — взрывы, взрывы… Иди, работай, полковник!

Проходя через секретарскую, Богданов заметил, что Наденька сегодня странно одета — милицейский китель с погонами старшего лейтенанта и неуставная юбочка, чуть шире офицерского ремня, из которой выпирали мясистые розовые ляжки.

Значит, опять совещание у Исаева намечается…

Полковник Богданов вздохнул и осторожно притворил за собой дверь.

* * *

Долгий разговор с Володей Севастьяновым ничего не дал.

Володя решительно заявил, что он сам по себе. Ни за Сергачева, ни за Кастета. Пока — будет выполнять свою работу — охранять бизнесмена Арво Ситтонена, совсем тошно станет — бросит все и уедет к чертовой матери.

— Если честно — ты мне больше нравишься, ты — понятный и игру правильную ведешь, а Сергачева я не понимаю, крутит он что-то, путает. Вообще мне кажется, что он Кирея свалить хочет, а зачем — не ясно. А ты в его игре — шестерка, козырная, правда, но, увы, шестерка.

— А ты?

— Я, пожалуй, на десятку потяну. А вот Сергачев — тот еще джокер, против него ни ты, ни я, ни Кирей даже — никто. Есть мысли у меня кой-какие, потом, может быть, обсудим…

— Не мастак я в такие игры играть, я и в боксе-то никогда не любил с тенью бой вести, мне, чтобы победить, человека видеть надо, его лицо и глаза, чтобы по лицу этому в нужный момент врезать, а по глазам прочитать — выиграл ты, Кастет. Победил. А у тени как выиграешь, замудохаешься только, и все…

На том и расстались.

Первым ушел Володя Севастьянов, а Арво Ситтонен из номера вышел чуть погодя. Пришлось задержаться, чтобы распутать свою пылкую любовницу Жанну Исаеву, по всем правилам упакованную в простынь и, чтобы не замерзла, укрытую одеялом.

Развязав ей рот, Кастет узнал, что он садист, извращенец и нравственное чудовище и единственная возможность хоть как-то компенсировать нанесенный девушке моральный урон — это тотчас же применить на практике древневосточную позицию «Бешеная черная верблюдица». Иначе она, Жанна Исаева, немедленно уходит в монастырь, чтобы окончательно изнурить плоть постом и молитвой.

Однако, когда Кастет предложил подвезти ее до ближайшего монастыря, Жанна решила, что сможет потерпеть еще пару часиков при условии, если сегодня же получит должную компенсацию. После чего под жалобные стенания Леше удалось выйти из номера, предусмотрительно закрыв его на ключ.

В холле гостиницы к Кастету подскочил смуглый молодой человек, одетый с истинно кавказской элегантностью — большие белые кроссовки, пузырящиеся во все стороны брюки «Адидас» и черную кожаную куртку явно турецкого производства.

— Вах, дорогой, третий день жду!