Первый удар - Борис Седов

На повороте с шоссе их остановили в четвертый раз — одинокий гаишник у приваленного к деревцу мотоцикла. У стража дорожных порядков было тяжелое грустное лицо, красные глаза и выразительный запах изо рта, поэтому Кастет, не мучая больного человека осмотром аптечки, огнетушителя и проверкой документов, сразу дал сто рублей и имел удовольствие наблюдать спину бегущего в сторону одинокого ларька правоохранителя.

После поворота ехать до деревни Пепекюля оставалось минут десять, и Кастет совсем перестал слушать Рустама, думая о предстоящем. Он совсем не знал ни местности, ни расположения построек на участке, словом, ничего, что должен бы знать солдат, идущий в бой. Но это как раз и придавало сил и уверенности в себе — по опыту он знал — решения принятые в бою, без подготовки, оказываются самыми верными.

Володя Севастьянов, которому Кастет еще в городе сообщил о предстоящей баталии, принял эту весть спокойно.

— В войнушку, значит, поиграем, — небрежно сказал он и пошевелил широкими плечами, также готовя тело к сражению.

По договоренности он должен был вмешаться в бой только в крайнем случае, а до того — пребывать в сторонке, прикрывая тылы.

Свернули налево, на единственную в деревне улицу. Кастет поехал совсем медленно, вглядываясь в номера домов, ему нужен был номер шестнадцать. В этом доме, у «хорошего человечка», сберегалась для него сумка с амуницией. Попутно он высматривал дом Петьки Чистякова. Был он там раза два, номера дома, конечно, не знал, но внешне помнил хорошо — большой необжитой, давно не крашенный домина с заросшим участком. Именно его и увидел Кастет, проехав еще сотню метров по кодцобистой деревенской улице. На покосившемся заборе была криво прибита жестянка с написанными масляной краской цифрами — один и шесть.

Не сразу две эти цифры сложились в мозгу Кастета в число шестнадцать, а когда сложились — вызвали в Лехиной голове бурю в пустыне. Значит ли это, что дом пуст и там сидит только сергачевский человек и поджидает владельца сумки, который скажет волшебные слова: «Я от дяди Пети», или Петр Петрович вычислил Чистякова и таким образом решил свести двух старых друзей.

Кастет еще раз поглядел на написанные суриком цифры, вздохнул и направился к дому. Пришлось долго стучать в дверь и кричать в грязные окна, пока дверь не приоткрылась, показав сперва ствол охотничьей двустволки, а потом небритую физиономию Петра Васильевича Чистякова.

Обнимание, похлопывание по плечам и спине и восклицания: «Живой, блин!», «Ну ты даешь!», «Нашел, бля!» и им подобные заняли довольно долгое время, после чего Кастет спросил:

— А откуда ты Сергачева знаешь?

— Какого Сергачева? — искренне удивился Петька.

— Петра Петровича Сергачева, который тебе сумку для меня оставлял.

— Так это ты что ли «от дяди Пети»? Вот, блин! Чего ж он сразу-то не сказал? Но это — не Петр Петрович, на Петра Петровича он не катит — ему лет тридцать от силы. Позавчера, представляешь, пошел я за водой, вон там колодец, под горкой, и он на «бумере» рассекает. Узнал меня, представляешь, я ж это, ну, небритый, и вообще, неделю здесь квашу, может, больше… Ты, говорит, здесь живешь? Живу, говорю, в запой ушел и от бабы своей тут прячусь. Нормально, говорит, а сумку у тебя на пару дней оставить можно? Придет, говорит, через пару дней человек, скажет «от дяди Пети» — ему и отдашь. Деньги еще, спросил, есть, чтобы водку пьянствовать? Есть, отвечаю. Ну, он сумку оставил и уехал, а что это именно ты за сумкой приедешь — не сказал.

— А что это за мужик на «бумере»?

— Да бандюган один, у меня который год ремонтируется, сначала у него «Гольф» был, вон, как у тебя, потом «Ауди», а в этом году «BMW» взял, нормальная тачка, трехлетка, движок мы отрегулировали, как часы сейчас, с подвеской пришлось повозиться…

Про авторемонт Петька мог говорить бесконечно.

— Что за бандюган-то?

— Да нормальный бандюган, не «пацан — пальцы веером», а нормальный, правильный. Говорю же — машину у меня делает.

— Добро. Давай сумку, на обратном пути заеду к тебе, расскажешь про сейф исаевский и вообще…

— А ты знаешь уже про сейф? — удивился Петька.

— Да о нем полгорода знает.

Чистяков вынес из глубины дома сумку, и они прошли в комнату, которую Петькина жена Марина именовала горницей. Большая комната была почти пуста — мебель они куда-то убирали на зиму. Стол, три колченогих стула да куча тряпок в углу, видно, Петькина постель.

Сдвинув газету с остатками несвежей еды, Кастет поставил сумку и принялся собираться к бою. Надел бронежилет, сверху кобуру с револьвером, приладил к «Грозе» подствольный гранатомет, сделал другие нужные для военной работы вещи…

Со стороны он напоминал парашютиста, ловко и тщательно укладывающего свой парашют — точно так же от правильности его движений зависела жизнь. Закончив, он крепко обнял друга, мелькнула мысль — может, и не свидимся, — но только мелькнула, даже прогонять ее не пришлось, и, хлопнув на прощание Петьку Чистякова по спине, Кастет вышел.

Вылезал из машины Леха Кастет — то ли водила-дальнобойщик, то ли бандит новой волны, вроде Робин Гуда двадцать первого века, а снова садился в нее уже Алексей Михайлович Костюков, старший лейтенант, кавалер ордена «За мужество» третьей степени и неведомого афганского ордена, того самого, что давно потерян.

До конца улочки совсем ничего оставалось, пяти минут не прошло — улица кончилась, а вместе с ней и деревня Пепекюля. Дорога дальше шла, через лесок, где могли сергачевские пацаны Лехиной смерти дожидаться, и на вершину горы.

Вот и участок заброшенный, о котором Сергачев говорил. Ворот нет — две жердины на столбы положены, для машины не преграда. В глубине дом стоит, окна досками забраны, но щели такие, что не окна, бойницы получаются. Еще две постройки на участке, поменьше и поуродливей, вроде сараев, окон нет, только ворота широкие. Один сарай — поближе, у самого забора, второй — подальше, метрах в тридцати от дороги, к нему свежие следы от машины ведут. Похоже, там склад, где грузовики взрывчаткой грузились, вот его-то и надо в первую очередь гранатой пощупать.

Только остановился — невесть откуда чечен возник, на виду оружия нет, но под пальто что-то имеется. Чего бы руку за пазухой держал.

— Ну, иди, Рустам, ни пуха ни пера!

Рустам вылез, не ответил привычно — «к черту», не знал, наверное, этой русской присказки. Подошел к чечену, поговорил о чем-то коротко и к дому направился. Чечен постоял немного, посмотрел, как Кастет капот открывает и исчез так же ловко, как и появился.

Сел Леха в машину, развернул ее так, чтобы ворота-жердины удобней сшибить было, достал из сумки «Грозу», положил на колени, закурил. Руки дрожали немного, не от страха, кураж боевой пошел, адреналин закипает. Приоткрыл дверцу, окурок выкинуть, а за окурком и сам в весеннюю грязь выпал и земли не коснулся еще — по дальнему сарайчику из гранатомета и пальнул.

Угадал лейтенант Костюков с этим сарайчиком — взрывчатку там чечены хранили, и немало той взрывчатки, видать, было, потому что рвануло очень даже неслабо. Откатился Леха чуток под укрытие дверцы, пока комья земли летали, гранатомет снарядил и из-за дверцы, почти не глядя, в ближний сарай выстрелил. Сам Кастет, на офицерский свой взгляд, там бы караульную устроил. Чеченские командиры тоже, наверное, в советских училищах науку проходили, потому что после взрыва стоны да крики раздались и четверо боевиков на двор выскочило, некоторые — без оружия. На них, оглушенных да пораненных, короткой очереди хватило.