Клан Пещерного Медведя - Джин М. Ауэл

– Ива, – ответила она, – кажется.

– Правильно, – подтвердил Креб. Он положил руку ей на плечо и, глядя прямо в глаза, произнес: – Эйла, будет лучше, если о нашем разговоре ты никому не расскажешь. – Он указал на отметины на деревяшке.

– Хорошо, Креб, – согласилась она, чувствуя, как это для него важно. Она научилась понимать движения его души лучше, чем кто-либо другой, если не считать Изы.

– Пора возвращаться, – сказал он. Ему хотелось побыть одному и все обдумать.

– Неужели уже пора? – взмолилась она. – Здесь так чудесно!

– Да, но мы уходим. – И, оперевшись на посох, он встал. – А упрашивать мужчину, когда он принял решение, нехорошо, Эйла, – пожурил ее он.

– Да, Креб, – ответила она, склонив голову, как примерная ученица.

Поначалу они шли рядом, но вскоре неуемная энергия Эйлы дала о себе знать, и она стала бегать туда-сюда, между делом поднимая с земли палки и камешки и упражняясь в их названии. Он отвечал ей безотчетно, с трудом справляясь с сумятицей, царившей у него в голове.

Ночную мглу прорезал первый луч солнца, и вместе с ним в пещеру проник свежий запах первого снега. Иза лежала с открытыми глазами, всматриваясь в вырисовывающиеся знакомые очертания пещеры. В этот день ее дочь должна была получить имя и стать полноправным членом Клана, с этого дня она считалась живущим, жизнеспособным существом. В этот день заканчивалось принудительное отчуждение Изы, хотя до окончания кровотечения круг ее общения ограничивался одними женщинами.

Девушкам положено было проводить первые месячные в отлучении от Клана. Если же таковые выпадали на зимний период, то девушки все это время оставались в отдаленном месте пещеры, а в первый весенний цикл покидали ее. Жить без защиты Клана, без оружия девушке было страшно и небезопасно. Это считалось своеобразным испытанием, которое знаменовало собой ее повзросление, подобное посвящению юноши, но не завершалось никаким ритуалом. Несмотря на то, что для защиты от хищников у девушек был огонь, не каждая из них возвращалась обратно, – бывало, позже соплеменники обнаруживали ее останки. Матери разрешалось посещать ее раз в день, чтобы принести еду и поддержать духом. Если же девушки не оказывалось на месте или она была мертва, мать до определенного времени держала это в секрете.

Борьба, которую духи вели в теле женщины за право зачатия новой жизни, для мужчин представляла глубочайшую тайну. Во время кровотечения сущность женского тотема обладала наибольшей силой и побеждала всякий мужской тотем, выбрасывая из себя зачаточную сущность. Если в этот период женщина обращала взгляд на мужчину, его дух мог вовлечься в борьбу, обреченную на поражение. Именно по этой причине женщине положено было иметь более слабый тотем, чем мужчине, поскольку даже слабый тотем черпал огромную мощь из ее источника жизненной силы. Женщины являлись носителями этой силы, поэтому в них и зарождалась новая жизнь.

Физически мужчина был крупнее и сильнее женщины, но в страшном мире невидимых духов женщина обладала гораздо большими возможностями. Мужчины были убеждены, что их физическое превосходство над женщинами служило для поддержания равновесия. Чтобы его не нарушить, женщине не позволялось сполна использовать духовные силы. Она была почти полностью отстранена от духовной жизни Клана, дабы не подвергаться искушению применить заложенные в ней природные способности.

Молодые люди после церемонии посвящения убеждались в том, какие страшные последствия могли обрушиться на Клан, если бы женщина хоть мельком увидела их мистические видения. В памяти еще были живы легенды о том, что некогда магией общения с миром духов владели женщины. Когда юноши осознавали, какие возможности заложены в женщине, они начинали смотреть на нее другими глазами и с особой серьезностью относиться к возложенной на них ответственности. Женщину нужно было защищать, обеспечивать, заботиться и полностью подавлять, в противном случае было бы нарушено равновесие между физическими и духовными силами, что повлекло бы за собой гибель всего Клана.

Поскольку во время месячных духовные силы женщины считались наиболее мощными, она на это время отлучалась от мужчин. Ей не позволялось касаться пищи, которая предназначалась для мужчин, разрешалось выполнять лишь второстепенную работу: собирать дрова или выделывать шкуры для женской одежды. Мужчины при этом не обращали на нее никакого внимания и даже не делали замечаний. Если она ненароком оказывалась в поле зрения мужчины, то он смотрел на нее невидящим взором, словно ее не существовало.

Подобное наказание на первый взгляд казалось жестоким. Женское проклятие было сродни смертному проклятию – наивысшему наказанию, назначаемому членам Клана за серьезные преступления. Наложить смертное проклятие мог только Мог-ур по приказу вождя. Хоть это было опасно для шамана и всего Клана, отказать Мог-ур не имел права. Для всех соплеменников осужденный становился как бы невидимым. Он переставал существовать для них, как если бы был мертв. Близкие оплакивали его смерть, прекращали выделять ему пищу. Некоторые из осужденных покидали Клан и больше не возвращались. Но большинство, уверовав в свою смерть, прекращали есть и пить и отправлялись в мир духов.

Подчас смертное проклятие накладывалось на определенный срок, но даже в этом случае оно нередко заканчивалось смертным исходом. Однако если же человеку удавалось выжить, он вновь становился полноправным членом Клана, даже не теряя прежнего положения. Считалось, что он искупил свою вину и его преступление перед обществом забыто. Тем не менее, преступления в Клане были явлением исключительным, а следовательно, и смертные проклятия накладывались тоже крайне редко. Хотя женское проклятие частично и временно отстраняло женщину от жизни Клана, многие принимали его с радостью, поскольку в это время удавалось отдохнуть от бесконечных требований и назойливых взглядов мужчин.

Иза с нетерпением ожидала церемонии наречения, после которой с нее снимался ряд ограничений. Целительнице порядком наскучило сидеть безвылазно у очага Креба, вместо того чтобы наслаждаться последними теплыми деньками. Она просто не могла дождаться, когда же Креб сообщит ей, что он готов и весь Клан собрался у входа в пещеру. Обычно наречение проводилось утром, вскоре после восхода солнца, когда духи, защищавшие Клан ночью, еще находились рядом. По сигналу Мог-ура она поспешила ко всем остальным и, устремив взгляд в землю, стала напротив шамана, затем развернула и подняла ребенка перед собой. Тем временем, глядя поверх ее головы, Мог-ур совершал магические жесты, призывая на помощь духов, после чего торжественно приступил к священному действу.

Окунув палец в чашу с красно-желтой пастой, которую держал Гув, Креб провел на лице малышки полоску от места, где сходились брови, до кончика носа.

– Уба, имя девочки Уба, – объявил Мог-ур.

Оказавшись в потоке холодного воздуха, гулявшего у входа в пещеру, девочка издала здоровый громкий крик, который тут же потонул в гуле всеобщего одобрения.

– Уба, – повторила Иза, качая малышку на руках. «Прекрасное имя, – подумала она, – жаль, что мне не довелось знать женщину, в честь которой оно дано».