Жанна д'Арк. Загадки Орлеанской Девы - Фредди Ромм

Говоря о Луазелере, трудно не обратить внимание, что Голоса не предупредили Жанну об этом провокаторе. Чего стоили их мудрые советы и поучения, если они, Голоса, не указали девушке на самую непосредственную опасность? Если Голоса направлялись Богом, получается, что они действовали заодно с Кошоном и Луазелером. Другое дело, если Голоса были материализовавшимся плодом фантазии Жанны. В этом случае, разумеется, было трудно требовать от них много. Напротив, провокация Луазелера успешно вписывалась в общую схему жертвоприношения Жанны. Что касается Голосов-Наставников, столь любимых батардистами, то в тесных камерах Буврёя, на глазах у многочисленных стражников, под бдительным оком Уорвика и Кошона, для них просто не оставалось места.

Могут спросить: если Жанна выдумала Голоса, почему она не созналась в этом на суде, тем самым избавляясь от подозрения в сношениях с нечистой силой? Встречный вопрос: а кто бы в это поверил после фантастических событий под Орлеаном и на Луаре? Такое заявление Жанны наверняка было бы истолковано как ее нежелание рассказать правду о Голосах и стало бы поводом для обвинения. Пройдя путь подвига и спасения Франции с помощью выдуманных ею Голосов, Жанна не имела теперь возможности повернуть назад.

Судить Жанну должны были свыше 100 человек – богословы, философы, монахи и асессоры. Однако судьями в собственном смысле слова – теми, кто в действительности принимал важные решения, – были только двое: бовеский епископ Кошон и инквизитор, доминиканец Жан Леметр.

Пьер Кошон, сын виноградаря из Шампани (родной провинции Жанны), выбрал ту единственную карьеру, которая в то время позволяла человеку из низов выбраться в верхи: служитель церкви. Получив в Парижском университете образование юриста и богослова, он стал доктором теологии. Без колебаний примкнул сперва к бургундцам, а позже к англичанам. Добился покровительства самого папы римского Мартина V, который назначил его своим референдарием и хранителем привилегий Парижского университета. В 1420 году был утвержден епископом Бове. Церковные обязанности не мешали Кошону заниматься политикой. Он сыграл значительную роль в заключении договора в Труа. Бедфорд ввел его в свой Королевский совет по делам Франции и положил ему годовое жалование в тысячу ливров.

В расправе над Жанной принято винить Кошона, и это, в общем, справедливо. Однако роль Леметра была не меньшей. Если бы он от имени инквизиции отказался подписать приговор Жанне, процесс развалился бы. Без Кошона трибунал мог состояться, без Леметра – ни в коем случае. Если Кошон мог рассматриваться в значительной мере как политик, то Леметр был полностью лицом церковным. Поэтому, когда католики говорят, что в расправе над Жанной был повинен английский приспешник Кошон, не мешает напомнить им про Леметра.

Среди прочих следует выделить теруанского епископа Людовика Люксембургского – брата графа Жана Люксембургского. По мнению Райцеса, он был координатором трибунала и направлял его, оставаясь сам в тени. Таким образом, Кошон фактически просто исполнял обязанности палача, делал грязную работу, а идейными вдохновителями процесса с церковной стороны были другие.

Каждому члену трибунала выплачивалось регулярное жалование. Кошон получил за ведение суда над Жанной в общей сложности 750 ливров. Щедро оплачивались услуги Леметра, а также прокурора, следователя, секретарей и судебного исполнителя. Заседатели-асессоры получали разовое вознаграждение за присутствие на каждом заседании – 1 ливр. Обычно на заседаниях трибунала присутствовало от 30 до 60 асессоров, а такие заседания проводились систематически. Членам делегации Парижского университета, прибывшей в Руан для участия в суде, выплачивались также дорожные, квартирные и суточные. Так, 4 марта 1431 года они получили 120 ливров, 9 апреля – столько же, 21 апреля – еще 100 ливров и т. д.

Заметим, что не все судьи были слепо преданы англичанам. Руанский клирик Николя де Гупвиль, магистр искусств и бакалавр богословия, в частном разговоре высказал сомнение в компетенции суда: трибунал состоял только из политических противников подсудимой, а духовенство Пуатье и архиепископ Реймсский – церковный патрон епископа Бове – уже допрашивали прежде Жанну и не нашли в ее поступках и речах ничего предосудительного. За эти речи Гупвиль был арестован и брошен в тюрьму, откуда его с трудом вызволил влиятельный друг.

Впоследствии, на Оправдательном процессе, многие судьи – к примеру, секретарь трибунала Гильом Маншон, инквизитор Изамбар де Ла Пьер и др. – уверяли, что были полностью на стороне Жанны и всячески старались помочь ей. Это нашло отражение в таких исторически корректных произведениях, как роман Марка Твена и фильм Виктора Флеминга. Послушать Маншона, де Ла Пьера и прочих, так Кошон и два-три его сообщника действовали среди сборища недругов, которые там и сям ставили им палки в колеса. Это не имело ничего общего с действительностью. Перечисленные «защитники» просто играли с пленницей в «хороших судей», при этом роль «плохого судьи», разумеется, предоставлялась Кошону. Судя по всему, сам Кошон знал об этих играх и не имел ничего против них – ведь они способствовали осуждению Жанны.

Инквизитору Изамбару де Ла Пьеру часто ставят в заслугу, что во время казни Жанны он принес из ближайшей церкви распятие и держал его перед гибнущей девушкой. О, добрая душа! Отправил на костер ни в чем не повинную девушку – зато принес ей крестик!

Все судьи знали о многочисленных нарушениях прав Жанны. Допустим, никто не требовал от них самопожертвования, они могли помалкивать об этом при Кошоне, но ничто не мешало им связаться со своими друзьями за пределами оккупированной территории и попросить их привлечь внимание церковной общественности к руанским событиям. Особенно это касается И. де Ла Пьера, который вполне мог апеллировать к инквизиторам в Испании, Италии и других странах. «Лучший друг» Жанны, секретарь Маншон, искажал ее ответы и другие материалы процесса, полностью следуя пожеланиям Кошона. Все судьи подписали смертный приговор Жанне.

Процедура инквизиционного суда допускала самый жестокий произвол в отношении обвиняемых. Теоретически это обосновывалось тем, что спасти вечную душу подсудимого много важнее, чем сберечь его бренное тело, а потому лучше осудить невиновного, чем выпустить из своих когтей преступника против веры. Действовала презумпция виновности: если подсудимый не мог доказать свою невиновность, этого было достаточно для обвинительного приговора. Судьи были также и обвинителями. Пытки и жестокие испытания – например, огнем и утоплением – считались в порядке вещей. Доказательствами вины считались как признания под пытками, так и стойкость по отношению к последним. Более того, доказательством вины подсудимого могла считаться даже родинка в определенном месте тела, не говоря уже о соседском доносе.

Казалось бы, более чем достаточный простор для произвола. Однако организаторы трибунала умудрились нарушить скудные права Жанны даже в рамках этой дикой процедуры. Первым нарушением стало содержание девушки в Буврёе, вторым – уничтожение материалов предварительного расследования. Среди прочих нарушений – непредоставление Жанне защитника. Точнее, ей предложили выбрать защитника из участвовавших в процессе обвинителей. Впоследствии добавилось еще одно нарушение, которое окончательно перечеркнуло правомочность процесса (даже по меркам церкви): отказ в требовании Жанны передать ее дело на рассмотрение папы и Базельского собора.