Женщины в игре без правил - Галина Щербакова

Была, конечно, мысль, почему бы не оставить Кулачева для природы и безделья и не встречаться время от времени, вполне подходящий вариант, и девять женщин из десяти именно так и решили бы. И правильно сделали бы, между прочим…

Но где-то мы уже упоминали, что Мария Петровна была женщиной десятой… Она думала о безмужней беременной дочери, о внучке с пышно цветущим лоном, о времени, которое наступает ей на горло, и об этой ее «страсти на поздний ужин», как она называла связь с Кулачевым.

Потом она скажет: «Я боялась горя, что он уйдет от нас естественным путем мужчины, которому не нужны проблемы с чужой страстью. Я чуяла горе и грешила на него… Горе было в другой комнате».

Последний раз Кулачев звонил на старый Новый год, потому что на Новый он уехал к знакомым егерям заливать тоску.

А Мария Петровна как раз ждала его звонка. Даже Алка ждала.

— Не позвонил?! — вскричала она. — Ну и стерва!

«Значит, я была во всем права, — горько думала Мария Петровна. — И все-таки ждала как дура… Наперед тебе, Емеля, наука!»

Поэтому звонок тринадцатого января Марию Петровну всполошил.

— Я желаю тебе счастья, — сказал Кулачев, — со мной.

А себе — с тобой. Других пожеланий нет. Не правда ли, я однообразен?

— Я думала, что мы это проехали, — ответила Мария Петровна.

— На морозе в лесу все прочистилось, и я вернулся новенький, но со старой песней. Знаешь, я переехал в квартиру дядьки. Она слепит меня своей белой пустотой.

Этот дом строился для тебя, Маша!

— Наш журнал прикрывают, — сказала она. — Я уже оформляю пенсию.

— Очень хорошо, — ответил он. — Есть проблемы?

— Никаких. У меня стажа на двоих.

Он расспрашивал о Елене, Алке, даже о сестре-колдунье.

— Про нее не надо, — сказала Мария Петровна.

— Надо! — закричал Кулачев. — Она что-нибудь напортила?

— Господь с тобой! — засмеялась Мария Петровна. — Наоборот, она припадает на грудь… Это сложно, Борис…

Это наше личное.

Дело в том, что Наталья приглашала их всех встретить Новый год вместе, выпить, вкусно поесть и забыть все плохое. Вещунья-профессионалка в голову не могла взять, что получит отказ. Она ведь построила такой грандиозный проект их будущей общесемейной любви, куда так клево укладывались роды, младенец, принесение даров и дальнейшее оберегание их всех, и дружба Елены и Аллы с ее деловой дочкой Милой, у которой все есть, но чего-то существенного нет. Одна надежда на сближение с неудачливой семьей родственников, в которой вырабатываются другие ферменты, глядишь, и девочка с пистолетом и поясом карате примет в клювик нечто ей неизвестное и доселе недоступное. В свою очередь и внучке Алле не мешает поучиться жизненной хватке.

Она, Наталья, ей скажет: «Детка! Виноград давят ногами, а получается изысканное вино». Почему ей именно это хотелось сказать Алке, Наталья-Мавра не знала. Но сидела, как заноза, эта фраза в голове для внучатой племянницы.

Ей же возьми и откажи в осуществлении новогодней мечты. Без всяких экивоков. Прямо. А тут примчалась Катя с сообщением и плачем, что Кулачев собрал вещи и ушел. Но плачет она просто так, по привычке, потому что поняла: жизни вместе у них все равно не будет, так лучше разойтись по-хорошему, она не кривая и не косая, у нее, слава Богу, есть вполне серьезные поклонники, просто надо выйти из этих чертовых соплей.

— А вот чего твоя престарелая сестра от него лицо воротит, так на это у меня ума нет, — закончила Катя.

Мавра напоила ее кофе с коньяком, потом они поели грибного супа с водочкой, вернулись к коньяку, одним словом, девушки оттянулись, хотя и не нашли взаимопонимания на разлучницу Кати.

— Она сильная баба, — сказала Наталья.

— Ну и какому мужику это надо? — ответила Катя. — У нас ведь надо любить слабость, или я не так запомнила?

— Наши отношения с мужчинами — игра без правил, — ответила Наталья. — У тебя французский парфюм, а он уходит к бабе-с кислыми подмышками.

Другая вся проникается интересами его дела, даже выучивает терминологию, а он выбирает юристку, которая добросовестно копает под его же фирму. «Черт с ним, с делом, — говорит он. — Женщина важнее».

— Вот и меня возьми, — воскликнула Катя. — Я еще в хорошем возрасте, не дура, внешность вся при мне, в постели все умею, а он идет к старухе, которая ходит ни в чем, у которой и дочка, и внучка, и все неладно, ну?!

— Без правил, — повторила Наталья-Мавра. — Без правил.

Зимой Алка встретила на улице Мишку. Он приезжал в институт травматологии «чинить палец». Они обрадовались друг другу, время освободило их отношения от личного, и сейчас осталась только старая детская дружба.

Алка потащила Мишку домой, поила чаем, рассказывала про Юльку и ее новации про детей из пробирок.

Мишку разговор смутил, и Алка подумала: "Я дура, я забыла, что он «сырые сапоги». В другой раз она не преминула бы это сказать, но сейчас промолчала, удивляясь своей деликатности. Перешли на более обкатанные темы, например, на переломы, Мишка показал, как ему пытаются выровнять палец, а он сам не очень этого хочет, потому что с армией теперь проблем не будет. Он — не стрелок.

Алка очень это поддержала.

— Ты помнишь Лорку Девятьеву? — спросил Мишка. — Ну ту, что все искала партию?

Еще бы Алка ее не помнила!

— Ну что с ней? — спросила она, очень стараясь, чтоб ничего лишнего ни в лице, ни в голосе не проступило.

— Вышла замуж за того Надзора, с которым мы тогда сцепились. На Новый год венчались, а у нее было уже шесть месяцев. Ее отец сказал, что убьет Надзора, если тот не женится. И один раз побил, сильно…

Венчался с побитой мордой.

Почему-то именно в этом месте напал смех. Это же надо, какое сокрушительное было то лето! Мишка с кривым пальцем, тот тип побитый и под венцом, она тогдашняя в тронутом уме. Отсмеявшись, она сказала:

— Я вспомнила, как он меня столкнул в Учу. Вот псих Мишка внимательно посмотрел на Алку. Она так это запомнила? Ну и слава Богу! А вот он забыть не может чувство ожога от Алки, от силы их гнева — Надзора и ее, — как он просто вскипал на поверхности холодной речки. И он до сих пор не понимает: с чего так все полыхало и почему она, Алка, стала ему тогда неприятна, и хоть потом в больнице он и плакал о ней, все в нем кончилось тогда. На берегу загоревшейся реки.

Мишка этого не поймет никогда. Один раз на него пахнуло из бездны страстей, и он отпрянул. И тут же некие сторожа-блюстители взяли и наглухо заколотили где-то там в глубине его души одну дверь. И он пойдет по жизни спокойно, с исключительно нормальной температурой, ординарными чувствами, и только кривой палец будет саднить, напоминая о чем-то так и не изведанном в жизни.