Тьма над Лиосаном - Челси Куинн Ярбро

Оливия».

Беренгар отложил цитру в сторону и под одобрительный стук пивных кружек осветил Пентакосту лучезарной улыбкой.

— Вот то немногое, что позволяет мне мой скромный дар, — произнес он с плохо скрываемым самодовольством.

Ему очень шел темно-красный камзол, надетый поверх желтой блузы, чуть выбивавшейся из темно-рыжих лосин. На правой руке его сверкали два перстня, на левой — три. Обитатели крепости единодушно сходились на том, что никогда еще в их поселение не заносило столь богато и столь изысканно одетого щеголя.

— Красивая песня, — сказала Пентакоста, задерживая на певце томный взгляд. — Особенно хороша в ней строфа, где Роланд обещает Шарлеманю победить или умереть. «Священный долг превыше всего. Моя жизнь ничто в сравнении с ним, — с пафосом процитировала она. — Лучше смерть, чем бесчестье».

— Да, баллада очень трогательная, а эта строфа — в особенности, — согласился с ней Беренгар. — Эти сказания о великих героях напоминают, какими должны быть мы сами.

— Это, наверное, невыразимо прекрасно: знать, что кто-то готов умереть за тебя, — пылко откликнулась Пентакоста. — Погибнуть, истлеть, чтобы сохранить тебе жизнь!

В общем зале воцарилось молчание.

Затем Модж поднял свою искалеченную руку.

— Вот результат этой готовности, — сказал он. — А греет меня лишь мысль, что другим тоже не слаще. Но сказки всегда приятно послушать! — Ветеран поднял кружку. — За прекраснейшего певца!

И снова вокруг все загрохотало, на этот раз с удвоенной силой и гиканьем, дабы замять образовавшуюся неловкость. Женщины громко били в ладоши.

А за всем этим в полном отчаянии наблюдала Ранегунда, стоявшая в полуоткрытых дверях. Утром она говорила с невесткой, и та обещала вести себя сдержанно. Но где же сейчас ее обещания? Где? Совсем забыла приличия, словно она не знатная дама, а подзаборная шлюха.

— Еще одну песню… для меня, — попросила красавица, делая щеголю глазки.

Улыбкою Беренгар показал, что польщен, но вслух смиренно сказал:

— Вряд ли подобает уделять столько внимания песням, когда приближается время молитвы.

— В таком случае я молю вас спеть что-нибудь наводящее на благочестивые размышления. Ведь это приемлемо, разве не так?

Пентакоста обвела взором зал, приглашая присутствующих поддержать ее просьбу.

Ранегунда обернулась к Сент-Герману, стоявшему рядом.

— Вы только взгляните! Что тут можно поделать?

Сент-Герман сочувственно хмыкнул.

— Все, что бы вы ни сделали, лишь привлечет дополнительное внимание к ней, — сказал он. — А гость может усмотреть в ваших нападках на Пентакосту нечто нелестное и для себя. Что чревато возможными неприятностями.

— Да, — согласилась она, оглядываясь на заходящее солнце. — Но ведь сейчас и впрямь наступает время молитв. Брат Эрхбог разгневается, застав здесь такое.

Ей втайне даже хотелось, чтобы монах по дороге в часовню заглянул сюда. Если он и бывает к чему-либо терпим, то уж точно не к музицированию на цитре.

— Хотите совет? — спросил вдруг Сент-Герман. — Если вам и вправду желательно сгладить неприятное впечатление от выходок вашей невестки, расхвалите певца. В этом случае поведение Пентакосты уже не станет казаться столь вызывающим.

Ранегунда слушала его, хмурясь, потом поняла.

— Ловко придумано, — усмехнулась она и прошествовала в центр зала.

Публика тут же притихла в ожидании ее слов. Ранегунда взглянула на гостя.

— Мы очарованы вашим пением, Беренгар, сын Пранца Балдуина, и сердечно благодарим вас за доставленное наслаждение. Вы говорите, что ваш талант невелик, мы полагаем иначе и дивимся тому, сколь пышна и приятна жизнь в тех краях, откуда вы прибыли к нам.

В знак восхищения она вздернула юбки, вызвав в публике одобрительный гул.

— Вы слишком добры ко мне, — сказал Беренгар, но приосанился, вертя в руках цитру.

— Слишком? Вот еще! — фыркнула Пентакоста, разозленная тем, что никто на нее не глядит. — Это вы чересчур снисходительны к собравшимся тут мужланам. Никто из них вам не ровня, а вы, не чинясь, расточаете перед ними свой дар.

Она поднялась со скамьи, и сделала это весьма грациозно, чего Сент-Герман не мог не отметить — наравне с остальными мужчинами крепости. Он мысленно усмехнулся тому, с какой легкостью красавица отыграла у Ранегунды очко. Он видел также, как Беренгар потянулся к крюку, свисавшему с потолочной балки, и закрепил на нем свою цитру — в знак обещания завтрашним вечером продолжить концерт. И это тоже было очком в пользу той, что шла впереди него, вздернув хорошенький носик и бесцеремонно прокладывая себе путь.

Рядом кто-то с неудовольствием крякнул. Сент-Герман, повернувшись, увидел Дуарта, и сказал, чтобы что-то сказать:

— Как я понимаю, пение тут весьма редкое развлечение.

— За исключением случаев, когда народ подгуляет, — холодно ответил Дуарт. — Или когда Фэксону вздумается поиграть на волынке.

— Но это другие песни, не так ли? — спросил без какой-либо доли смущения Сент-Герман.

— Другие, — буркнул Дуарт и пошел прочь, сделав жест, отгоняющий сглаз.

— Милейший, — не повышая голоса, произнес Сент-Герман, и староста остановился. — Не знаю, почему вы не доверяете мне, но утверждаю, что причин для того у вас нет.

Дуарт медленно повернулся.

— Вы считаете, нет? Но в крепости почему-то творится слишком много дурного.

— Дурного, — задумчиво повторил Сент-Герман. — Но при чем же тут я?

— Вы здесь чужой, — уронил Дуарт, замешиваясь в толпу.

Беренгар, расточая улыбки, следовал за сердитой красавицей к выходу. Одиноко стоящий Сент-Герман привлек его взор.

— Не сомневаюсь, что вам, как путешественнику, довелось слышать множество интересных мелодий. Я также успел побывать кое-где. Не правда ли, мир полнится прекрасными песнями, чарующими слух каждого, кто способен им внимать?

— О, безусловно, — подтвердил Сент-Герман и добавил с нарочитой сердечностью: — Если вы позволите мне как-нибудь воспользоваться вашей цитрой, я с удовольствием напою для вас кое-что.

Это был не совсем тот ответ, которого ожидал Беренгар, но деваться ему было некуда.

— Разумеется, — кивнул он, пытаясь вновь обрести покровительственные интонации в голосе, хотя превосходство было уже не за ним. — Очень немногие исполнители выказывают желание делиться репертуаром с другими певцами.

Сент-Герман поклонился.

— Я к вашим услугам.

— Это весьма любезно… весьма…

Беренгар явно смешался и, махнув неопределенно рукой, сделал вид, что куда-то спешит, хотя спешить ему уже было некуда: Пентакоста, вконец рассердившись, ушла.