Завоевание Туркестана - Константин Константинович Абаза

отчетливо проиграл «наступление», барабаны ударили бой к атаке, и в то же время по всей неприятельской линии загремела канонада. Было 4 часа утра. Пистелькорс, построивши свой авангард в две колонны, с орудиями в промежутке, и прикрывшись стрелками, двинулся вправо, против левого фланга. Солдаты шли молча, не обращая внимания на шальные пули сарбазов. Вот они все ближе и ближе; уже ясно видны их черные бороды и бледные лица. Вынеслись казаки, выскакали в карьер все четыре орудия. «Стой! с передков!» — скомандовал офицер. «Подать картофель!» — кричит шутник-фейерверкер. Картечь брызнула в лицо сарбазам; казаки тоже дали залп. В ответ заиграли трубы: бухарцы сами хотят вперед, помериться в открытую. Так их учил Ходжа. Но подоспела наша пехота: один залп, другой, третий… А картечь, помимо того, звенит, не умолкая: 34 картечных выстрела в каких-нибудь четверть часа! В эту минуту взошло солнце, освещая золотистыми лучами картину разгоравшегося боя.

Сарбазы, с приподнятыми ружьями, вдруг остановились: они точно одеревенели. Снова заиграли у них трубы, тщетно призывая к наступлению, раздались удары палок — сарбазы ни с места. Так прошло несколько секунд всеобщей паники — и сразу весь левый фланг повернул спины. Ждавшие этого момента афганцы и казаки ринулись в погоню; но когда картечь перестала действовать, сарбазы, ко всеобщему удивлению, снова построились и начали отступать по всем правилам забытой было ими тактики: они отстреливались и отражали удары казацких шашек своим разнокалиберным оружием. Вся лощина, по которой они отступали, покрылась кучами трупов. В это время конницу вернули назад, вниз, с приказанием занять каменный мост через Нурпай. Тут, из высокого хлеба, выскочила толпа узбеков, вооруженных дубьем. Это было так неожиданно, что казаки осадили лошадей; зато афганцы, издав пронзительный гик, бросились с быстротой молнии и перерубили всех до одного: мост, единственный через Нурпай, был занят.

По первым выстрелам казачьих орудий Абрамов двинул головные силы против неприятельского центра и правого фланга. 4-й батальон, с офицерами впереди, шел быстро, но не застал уже на высотах бухарцев. Осман и Ходжи, завидев поражение своего левого фланга, сняли с позиции артиллерию и стали отступать. Но 5-й батальон, с майором Гриппенбергом, бросился в штыки левее; тут он был окружен бухарцами. Сарбазы правого фланга атаковали его сами, конница ударила в тыл. Поражение этой горсти, состоявшей всего из 280 человек, казалось неизбежным: ее могли задавить, растоптать; наша артиллерия была бессильна ей помочь. Но вот батальон напрягает последние силы, какие может только придать отчаяние, бросается отважно в штыки — и разгоняет сарбазов. Подбежавшая рота афганцев, уже вместе с мужественным батальоном, стремительно переходит в наступление; они входят в такой азарт, что главнокомандующий должен был послать им приказание остановиться.

Сарбазы стали скрываться в горы; отдельные толпы конницы уходили по разным дорогам. К 10 часам неприятеля уже нигде не было: часть его направилась в Кермине, остальные разбежались по домам. Это была полная победа, разгром всей неприятельской армии, исчезнувшей на расстоянии ста верст кругом, — так донесли на другой день наши разъезды, разосланные по всем направлениям. Путь к столице был совершенно открыт; эмир с трепетом ждал своей участи: у него осталось всего 200 человек конвоя. На поле победы, среди ее многочисленных трофеев, войскам прочли приказ главнокомандующего: «Благодарю храбрые войска за славное дело 2 июня на Зерабулакских высотах. Неприятель будет помнить этот день и свою громадную потерю. Спасибо вам, молодецкие войска!»

Отсюда Кауфман мог идти прямо на столицу, пленить эмира, покончить войну одним ударом, но, обладая прозорливостью полководца, он этого не сделал, не пошел вперед, где все сулило ему легкий успех, а повернул назад — с тем чтобы обеспечить тыл своих войск и укрепить русскую власть среди новых подданных. Этим движением он спас не только то, что приобрел сам в долине Зарявшана, а все завоевание своих предшественников, начиная с 1863 года.

Войска возвратились в Каты-Курган, где радость победы была омрачена тревожными известиями из Самарканда. Опять пришлось торопиться, спешить на выручку. Опять встречались те же зловещие признаки: кишлаки были пусты, в садах бродили вооруженные шайки, которые, завидя русских, поспешно скрывались. Наконец по пути было получено известие от майора Штемпеля, оставленного за коменданта, что цитадель Самарканда доживает последние часы. Заныла грудь от жгучей боли, охватившей отзывчивое сердце русского солдата: он понял, какая страшная опасность грозит его покинутым товарищам! Войска ускорили шаг…

Оборона Самарканда и усмирение Шахрисябзя

Во главе заговора, обширного и опасного для русских, стали шахрисябские беки Джура-бий и Баба-бий, оба решительные и храбрые. По их плану бухарские войска отнюдь не должны были принимать боя, а, отступая внутрь страны, завлекать русских все дальше и дальше, пока шахрисябцы при помощи городских жителей не овладеют Самаркандом. В заговоре участвовал и хан коканский, которого обязали выставить значительные силы на правый берег Сырдарьи, чтобы в случае успеха идти прямо к Ташкенту, где вырезать все русское население. Таким образом беки задались мыслью не только очищения долины Зарявшана, но полного изгнания русских из пределов Туркестанского края. Нашими друзьями остались лишь евреи; все же мусульманское население долины превратилось в явных или тайных врагов, возмечтавших о скором освобождении священного города. Они вели свое дело осторожно, с тонким расчетом; по-видимому, все обещало им полный успех. К счастью, хорошо задуманные замыслы потерпели крушение: ничтожный по численности гарнизон Самарканда оказал героическую стойкость, бухарцы приняли битву на Зерабулакских высотах, наконец предусмотрительный главнокомандующий повернул после победы назад на выручку Самарканда. Самаркандская цитадель, в которой был сосредоточен наш гарнизон, имела фигуру неправильного многоугольника, около версты длиной и 300 саженей поперек; вся ее площадь была сплошь занята казармами, саклями, несколькими мечетями, кладбищем и дворцом эмира, с его знаменитой тройной залой Тамерлана. В случае опасности защитой самаркандской цитадели могла служить только солдатская грудь, потому что ветхая, простоявшая целые века без ремонта и сложенная из глины стена, от 3 до 6 саженей высотой, давно осыпалась, местами обвалилась. Вместо рва цитадель была окружена глубоким оврагом, но не всегда вплотную; одной своей стеной она примыкала к садам, а двумя другими к городу; ворота, как бухарские, так и самаркандские, открывались прямо в улицы, почему и нельзя было из цитадели обстреливать прилежащую местность. Где только было возможно, под самой стеной лепились городские сакли, которые без труда могли быть обращены в галереи, удобные для пробивания стен, а крыши этих саклей позволяли легко взбираться наверх. Вдобавок ко всему цитадель стояла на бугре, что давало возможность совершенно