Дворянин из Рыбных лавок - Олег Кудрин

Горлис дожевывал инжирную колбаску средней перчености, однако запивать ее вином, как делал ранее, не стал, понимая, что опять придется держать ответ, как и в гостиной у pani. Потому лучше сохранять имеющуюся трезвость. Правда, теперь он чувствовал себя более уверенно, чем ранее, поскольку один раз это испытание уже прошел. Постфактум, кстати, придумал убедительную версию, и молчать, запираться смысла не видел.

— Гляжу, господин Горлис, здесь помечены некий «вице-король» и некий «Понятинский». А далее — какое-то неразборчивое слово. Просто любопытство разбирает, что же в нем заключено. — Греческий купец состроил извиняющуюся улыбку, дескать, имею такое досужее любопытство, что никак не могу с собой сладить.

Говорить, как в прошлый раз, что это греческий шрифт, теперь было неразумно.

— Ничего нет в том слове. Вы же видите — чистая абракадабра. Просто мелкая мошка в перо попала. Так пришлось расписать перо, дабы не возвращать его хозяину ущербным.

— Ах да. Конечно, вижу. Но вот далее…

И вот тут Натан напрягся — что ж там «далее»? Ничего более на сём листе быть не должно!

— Вот, знаете ли, под абракадаброю вписано, причем другим почерком, иным пером и чернилами. Да еще и латиницей…

Что ж там может быть написано, ежели Натан ничего не писал?!

— Изволите ли видеть, написано слово, которое мне неплохо известно…

Да что ж это за слово такое, «неплохо известное» Платону Ставраки. Сколько может тянуть этот грек?

— И слово сие — Stavraki.

Опять merde! Когда ж это полька успела вписать в лист фамилию купца. Видимо, он в какой-то момент отвлекся и не заметил.

— Да тут еще и пометки такие странные… — продолжил Ставраки.

О, трижды merde! Натан же не успел посмотреть, что pani накалякала на листе. Выходило, что сейчас у него ситуация более сложная, чем была, поскольку он не знает, что и в каком месте успела полька изобразить на листе.

— С радостью отвечу на все вопросы столь радушного хозяина. Но только будьте любезны, господин Ставраки, объяснить, какие именно пометки показались вам странными?

— Пожалуйста! Первые два слова помечены знаком. А вот моя фамилия оставлена без оного. Такое впечатление, будто некий вице-король и какой-то из Понятинских в каком-то случае избраны для чего-то. А моя скромная персона оставлена не у дел.

Волнения Ставраки стали понятней. Хорошо, впрочем, что на листе нет фамилии его конкурента в подряде на черту порто-франко — Абросимова. Так что тут можно фантазировать довольно смело.

— Господин Ставраки, это большая тайна. Но из уважения к вам лично и греческой общине вообще, я скажу, — далее Натан продолжил шепотом: — Вы же знаете, что скоро к нам в Одессу приедет наш возлюбленный император?.. В его пребывание планируется большая программа. По просьбе начальства я записал имена нескольких польских подданных Его Величества, имея в виду, что во время торжественных церемоний буду координировать их участие в общей программе. Однако же вместе с Его Величеством ожидается приезд графа Каподистрии. И мой коллега из чиновников, не имея под рукой своего листа, записал вашу фамилию у меня. Потом он перенес вас в свой список. Такой человек, как вы, тоже займет подобающее ему место в торжествах. Но поскольку вы не из моего списка, то тут и не помечены.

— А что, — спросил Ставраки, просияв глазами, — Вы верно знаете, что Его Сиятельство граф Каподистрия приедет с государем императором?

Вообще-то Натану казалось, что об этом все знают. Но да, да, возможно, о приезде Каподистрии он услышал только и именно от Вязьмитенова. И это было секретом. Было… Что ж теперь делать — сказанное слово улетело. Причем в доме, где его более всего ждали. Довольный Ставраки вернул Натану лист, и они начали раскланиваться перед отъездом.

Но на прощание грек затронул, как обычно витиевато, еще одну тему:

— Вам, господин Горлис, поручено расследовать убийство, совершенное в лавках, что на откупе у негоцианта Абросимова.

— Да.

— Так хочется пожелать удачи в сём процессе. Ведь многоуважаемый Абросимов никак не заслужил, чтобы в его откупе творились такие ужасающие безобразия, ставящие под сомнения репутацию всех одесских купцов и застройщиков. Особенно персонально его, Абросимова, репутацию. И пусть вам, господин Горлис, поможет в делах добрый, но строгий взгляд Спиридона Тримифунтского…

— Кого? — переспросил Натан, подумав, что ослышался.

— Святого Спиридона, мощи которого хранятся у нас на Корфу. Обращение к нему за поддержкой не раз помогало мне…

Горлис облегченно вздохнул и улыбнулся — вот насколько истовы греки в своей греческой вере.

Напоследок хозяин дома отметил, что у кириоса[28] Натана прекрасный вкус — он любит камбалу по-гречески. Так ведь? Горлис и тут не стал отпираться. Так вот… Хозяин дома принял торжественную позу и… «Опа!» После сего восклицания слуги принесли кувшинчик вина и пахучую корфускую камбалу в двухслойной, толстостенной — чтобы сохранить тепло — греческой керамике под старину.

Горлис подумал, что не помешает запомнить на будущее: Ставраки знает всё, что происходит в греческих харчевнях, вплоть до таких пустяков, как подробности празднования Poisson d’avril Натаном и Росиной.

Обратная дорога казалось более быстрой. Запах блюда, ставшего не так давно прелюдией жаркой ночи, возбудил воспоминания. Проходя мимо милых окон, Натан мнил, несмотря на весьма позднее время, увидеть свет. Увы, у Росины опять темно.

Что ж, пусть будет так! На теплую еще камбалу Горлис набросился, как на любимую женщину, и съел ее всю, не забывая запивать греческим вином.

И снова воздадим должное молодому организму. Четырех-пяти часов сна хватило, чтобы наш герой чувствовал себя вполне отдохнувшим.

Марфа утром спросила, в какую кофейню вернуть посуду. Натан весело ответил, что ни в какую. Она удивилась, однако переспрашивать не стала. Принялась посудомойничать, а потом стирать измызганную одежду и чистить грязную обувь. Натан же был необыкновенно бодр, энергичен. Куражен. Появилось ощущение гармоничности мира, когда каждый кирпич ложится в свою кладку, в согласии с соседями и скрепляющим всех раствором. Захотелось и Марфе сделать нечто доброе. Господи, да что же она лицо всё прячет! И в глаза никогда не заглянешь. Посмотрел на ее руки, обветренные от частого общения с водой. Сейчас солдатка как раз ловко отмывала плоский горшочек, нарядный, с греческим узором.