Прощание с Византией - Алексей Величко

Набожный, но самостоятельный во всех государственных и церковных делах, он совершенно отодвинул епископат от управления Никейской империей, закрыв тему «восточного папизма» в годы своего царствования. Его финансы были в полном порядке, причем без наложения на греков новых повинностей, и Ласкарис всегда располагал полной казной для реализации собственных замыслов. Фанат армии, он мечтал создать национальные вооруженные силы и многое сделал для этого. Но попрежнему с охотой использовал наемников. Кроме того, царь организовал милиционные части, охранявшие восточные границы от сельджуков и татар. «В некоторых отношениях он возвысился над византийской рутиной еще более своих великих предшественников», – справедливо писал о нем один исследователь[258].

Василевс был настоящим певцом царской власти, прекрасно чувствуя свою ответственность перед Богом и людьми. Интересна переписка императора со знаменитым монахом Влеммидом, одним из самых образованных людей современности, в ходе которой раскрылась идея царской власти в редакции Феодора II Ласкариса. Когда Влеммид обвинил Ласкариса в гонениях, устроенных им на аристократов, тот отвечал: «Удел царя – защищать государство от врагов. Нужно выбирать между интересами государства и разумной справедливостью, с одной стороны, и мотивами человеколюбия, с другой. Ты настаиваешь, чтобы царская справедливость уступала неразумным обладателям власти, дарованной им разумно моим родителем. Деятельность его имела целью истинное познание интересов родины и справедливый суд в отношении подданных».

Возражая на упреки в сребролюбии, василевс отвечал: «Разве на излишние расходы требуем мы золота? Тратим ли его на охоту, на пиры, на неумеренные попойки, на беспутную невоздержанность или на ненавистные новшества? Какая существует для нас забава или высшее занятие? Мы во цвете лет состарились душой. На восходе солнца, проснувшись, мы посвящаем свои заботы солдатам, а когда солнце поднимается – более высокому делу, приему послов. Далее мы делаем смотр войскам, в полдень – рассмотрение текущих дел по гражданскому управлению, и мы едем на лошади разбирать тяжбы лиц, не имеющих доступа внутрь дворцовых ворот. Когда солнце склонится к закату, я исполняю решения склоненных предо мной вельмож и утверждаю представленные приговоры. На закате же, так как душа связана с материей, должен я естественно вкусить пищи, и тогда не переставая говорить о нашем уделе. А когда солнце уйдет за берега океана, мы печемся о делах, касающихся походов и снаряжений. Что праздное мы делаем? За что бранят нас? Мы бодрствуем и благодарим Бога, поставившего нас не по заслугам опекать многих. Вражья сила бушует, и народы ополчаются на нас. А кто поможет нам? Иконийский султан поможет эллину? Итальянец особенно неистовствует, болгарин тоже самым очевидным образом, а серб угнетается и унывает – он то наш, то не наш. Только эллинский народ сам себе поможет, обходясь собственными средствами. Решимся ли мы урезать войско или средства на его содержание? В обоих случаях мы лишь поможем врагам»[259].

Главную задачу царя Ласкарис формулировал следующим образом: «У меня одна истина, одна цель, одно стремление – всегда собирать Божье стадо и охранять его от враждебных волков»[260]. Император Феодор II был необычайно строг при определении обязательных добродетелей и качеств царей. По примеру Платона он считал оптимальным, чтобы над обществом царствовал царьфилософ и царьполководец, но сам же отмечал, что это – идиллия. Как правило, отмечал император, цари находятся в рабстве своих страстей и творят многие несправедливости. Однако когда они подпадают под влияние народа или аристократии, положение дел в государстве становится еще более плачевным. Образцом царя, по мнению Ласкариса, являлись Моисей и Иисус Навин, отличавшиеся богобоязненностью, мужеством, справедливостью и ревностью о судьбе своего народа. В итоге Феодор II Ласкарис полагал, что царь должен стремиться во всем соответствовать Богу, от Которого и получил свою власть[261]. Согласимся – высочайшие требования!

Но, к сожалению, в нем присутствовали и дурные качества – Феодор II Ласкарис немедленно рубил сплеча, когда, как ему казалось, возникла опасность для императорского достоинства. Кроме того, он иногда бывал несдержанным по отношению к своим приближенным и грубым. Как мы вскоре увидим, его решительность, твердость и горячность, помноженные на идейный категоризм, в скором времени породят явления, едва ли украшающие светлый образ царя.

Еще одна немаловажная особенность – Ласкарис, воспитанный на Аристотеле и произведениях классических греческих философов, стал глашатаем эллинизма. Не случайно в предыдущем отрывке встретился термин «эллин» и «эллинский» народ. Как отмечают исследователи, у него был исключительный энтузиазм возрождения национальной эллинской культуры. Все это не было, разумеется, случайностью: Восточная церковь еще раньше приняла наименование «Греческой церкви», а теперь «римляне», ромеи, сменились «эллинами». И хотя эти термины еще не стали общепризнанными, тенденция отказа от имперских ценностей и лексики совершенно очевидна.

Почему это произошло? Византийцы времен Никейской империи не могли не отдавать себе отчет в том, что не они одни являются «римлянами». И что на Западе живут такие же «римляне», как и они сами. А потому возрождение народного духа стало возможным, по их мнению, исключительно за счет реставрации эллинизма[262]. Поэтому в глазах Феодора II и многих его современниковинтеллектуалов перерождение и обновление Византии должно случиться не под знаменем обезличенного в национальном отношении «ромейства», но исключительно под влиянием античного национального эллинизма.

Император любил греческий язык «более дневного света», распространяя эллинское образование и просвещение самыми разнообразными способами. Византийская империя как бы осталась прежней. Но теперь вместо политикоправового понятия «римлянин» основой государственности стала этническая категория «грек». И если ранее «эллин» обозначал язычника, нехристианина, то теперь это слово получило положительное содержание, как антитеза европейскому бескультурью и «западноримскому» духу, с которым греки как раз боролись.

Процесс эллинизации совпал с бурным ростом религиозного патриотизма – Православие стало для византийцев смыслом жизни и буквой повседневного закона. В общих чертах этот процесс понятен: в Никею эмигрировало духовенство, спасшееся из Константинополя; здесь создалась богословская и философская академии. «Обращение к старым традициям, сознательно противопоставлявшимся ненавистной латинской культуре, было не только естественным, но и в какойто мере неизбежным», – справедливо сказал один автор. Возрождение национального самосознания играло виднейшую роль и проявлялось повсеместно: в политическом, культурном и религиозном планах. Никейская империя сознавала себя православной в противоположность латинскому Западу. Различие между культурнополитической жизнью и религиозной фактически исчезли. Носителем религиозной идеи стала Восточная Церковь. Именно она сумела сохранить свое монолитное единство в трагический для Византии момент. И борьба с Западом и латинянами была не только национальной и культурной, но в первую очередь религиозной задачей.