Гробница Анубиса - Фредерик Неваль

Чтобы добраться до древнего поселения, нужно свернуть с трассы, что соединяет Александрию и Каир, и продвигаться дальше, петляя между дюн. Вади-эль-Натрун расположен в западной части нильской дельты, в безводной, насмерть прожаренной солнцем низине. К северу от него имеется несколько соленых озер, но и те полностью испаряются, когда наступает особенно засушливое время года. Вокруг одного из самых больших тамошних монастырей вместе с его фруктовым садом воздвигнута каменная стена в несколько метров высотой. Столь неприступное фортификационное сооружение кажется нелепым, чтобы не сказать неприличным, в суровой, изначально враждебной человеку местности, где, как каждому понятно, гостеприимство в иных случаях является долгом взаимопомощи и условием выживания.

— Славненькое местечко, — хмыкнул Ганс, глядя в окно автобуса. — Кто это выстроил такой блокгауз? Прямо-таки храм Святой Мизантропии. Воинственное благочестие на марше. Полагаю, что все источники питьевой воды там, внутри?

— Твоя правда, — подтвердил Гиацинт.

Словно бы из опасения, что стена не до конца обескураживает возможных посетителей, здесь еще имелся военный патруль: солдаты маршировали у ее подножия, неусыпно надзирая за всяким входящим и выходящим.

Однако же, едва проникнув внутрь крепости, мы не без удивления обнаружили паркинг со множеством автобусов и машин. Пилигримы стекались сюда с четырех сторон света, иные лишь затем, чтобы провести здесь несколько часов. Они заполняли узкие улочки этого миниатюрного города, выстроенного из камня разных оттенков охры, толпились повсюду, потом, отхлынув, забирались обратно в свой автобус, чтобы устремиться в направлении следующего монастыря, предусмотренного маршрутом, для чего одним надлежало проехать несколько сотен метров, другим — десяток миль.

Нас встретил пожилой коренастый монах в черном грубошерстном одеянии до пят и тесной шапочке. Седая веерообразная бородища, спускаясь на грудь, почти целиком прикрывала громадный крест, висевший у него на шее.

Спутники наши приветствовали его весьма почтительно. Та женщина, что затеяла с нами разговор в автобусе, дошла даже до того, что, бухнувшись на колени, поцеловала ему руку, и монах тому не воспрепятствовал, хотя был, похоже, слегка смущен.

Засим последовали его переговоры с одним из гидов нашей группы, по которым мы заключили, что другие паломники в отличие от нас после вечерней мессы отправятся дальше. И тут до моего слуха донеслись наши имена, хоть и произнесенные вполголоса, а самый младший из гидов еще и пальцем на нас показал, отчего прочие пилигримы тотчас обернулись к нам.

Гиацинт любезно кивнул, и монах, забыв свою первоначальную холодность, двинулся к нам, каждому пожат руку.

— Добро пожаловать, брат Бертинелли, мы рады вам и вашим друзьям, — произнес он по-латыни. — Для вас приготовлены комнаты в доме для гостей. Следуйте за мной, прошу вас. Когда вы отдохнете, вас посетит брат Поль.

Несколько выбитые из колеи, мы с рюкзаками на плечах пробились сквозь толпу ошарашенных паломников и вслед за пастырем поплелись по лабиринту пыльных улочек крепости, пока не оказались перед монументальной дверью, пугающей глаз массивностью железных скреп, приколоченных чудовищного размера гвоздями.

— «Брат Бертинелли»? — шепнул я на ухо Гиацинту.

— Я все вам объясню, — отозвался он, также скромно понизив голос.

Массивные монастырские стены и разноцветные стекла витражей служили великолепным противоядием царящему снаружи смертоносному зною, так что, если бы не тошнотворный запах воска и ладана, я бы с наслаждением вдыхал здешний прохладный воздух.

Быстрым шагом пройдя через капеллу и выполнив серию коленопреклонений перед множеством икон, мы пересекли большой четырехугольный двор, посреди которого пышно зеленел великолепный, весьма ухоженный фруктовый сад. В глубине двора плескался фонтан, его пение звенело в тишине, прерываемой бормотанием молитв.

— Где они берут столько воды? — изумился Ганс, глядя на апельсиновые деревья и свежие грядки бахчевых.

Миновав просторный коридор и второй, куда более скромный четырехугольный двор, мы вошли в дом для гостей. Трехэтажное здание, на первый взгляд пустое, без претензий, предназначенное для гостей, что попадают сюда проездом. В просторном — метров сорока — холле, также украшенном распятием и иконами, на резной скамье сидели, беседуя вполголоса, два священника. Католических, если верить их облачениям. Когда мы проходили мимо, они поздоровались. И вот мы поднялись на верхний этаж здания, где монах показал нам две слепые, без окон, комнаты в дальнем конце коридора. Тесные, по-спартански неуютные, выбеленные известью и освещаемые тусклой лампочкой, они не имели иной обстановки, кроме двух кроватей, низенького столика, где стояли кувшин с водой и тазик, да молитвенной скамеечки, над которой висела прикнопленная к стене аллегорическая картинка самого дурного вкуса на тему воскресения из мертвых.

— Я оставляю вас, — произнес монах все еще по-латыни, — освежитесь немного. Брат Поль будет ждать в холле.

Он испарился, а я рухнул на одну из кроватей, и та застонала под моей тяжестью. Этти пристроился рядом со мной, а Ганс повернулся к Гиацинту, раздраженный и недоверчивый:

— Ну, я тут ничего не понял. Или прохлопал какой-нибудь эпизод?

Тот, прежде чем ответить, осторожно прикрыл за собой дверь.

— Я выдал себя за бывшего священника, приносящего покаяние. Считайте, что я в прошлом — служитель Божий, взыскующий… благодати. Здесь, видите ли, монастырь, — пояснил он, взглянув на наши скептические физиономии. — Если вы еще не заметили, это особое место, предназначенное для благоговейной сосредоточенности и медитации.

— А мы-то что здесь делаем? — спросил Этти.

Гиацинт насмешливо пожал плечами:

— Заблудшие овцы в поисках истины.

Ганс скривился:

— Ох, а мне каково! Я уже в восьмилетнем возрасте со всем этим покончил!

— А что это за Поль, о котором толковал монах? — наседал мой братец.

— Наш духовный наставник.

Ганса передернуло:

— Только не говори, что ты нас подсунул под пяту христианского гуру!

— Ну, гуру или не гуру, а извольте умыть свои физии и спуститься вниз к этому миляге Полю. Ты идешь, Ганс?

Этот последний, испепелив взглядом нас с братцем, заворчал:

— Почему именно я должен первым разыгрывать кретина?

— Потому что ты молод и красив, — отрезал Гиацинт. — Ну-ка, матрос, вперед, на палубу!

Они удалились, продолжая пререкаться.

— Тебе знакомы хотя бы азы иудейско-христианской теологии? — спросил Этти.

— Сказать по правде, нет, если не считать того, что нам пришлось усвоить во время учебы, — признался я. — Меня никогда в эту сторону не тянуло. Ты должен смыслить в вопросах религии побольше моего.