Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой - Уильям Жеру

потери, которая будет иметь место при отказе от подвоза северным путем.

Что касается… организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год.

Надеюсь, что Вы не будете в обиде на то, что я счел нужным откровенно и честно высказать свое мнение и мнение моих коллег по вопросам, затронутым в Вашем послании.

Черчилля задел ответ Сталина. Он полагал, что британцы и американцы делают для СССР все возможное. Ему сложно было проникнуться сочувствием к Сталину и другим коммунистам. Но отвечать ему Черчилль не стал. Не видел смысла распалять советского диктатора, просто чтобы поставить его на место.

Тем временем Рузвельт и сам обменялся со Сталиным несколькими письмами еще в первой половине июля. Тон этой переписки сильно отличается от тона переписки Сталина и Черчилля. Рузвельт сообщил, что отправляет СССР на 115 танков больше, чем просил Сталин. Поблагодарив президента, Сталин добавил: «Считаю долгом предупредить, что, как утверждают наши специалисты на фронте, американские танки очень легко горят от патронов противотанковых ружей, попадающих сзади или сбоку. Происходит это оттого, что высокосортный бензин, употребляемый американскими танками, образует в танке большой слой бензиновых паров, создающих благоприятные условия для загорания». Далее Сталин объяснял Рузвельту, что немецкие танки сконструированы подобным же образом, но используют низкосортный бензин, который не образует такой концентрации паров. В отличие от многих диктаторов, Сталин много читал и любил погружаться в детали. Рузвельт и Сталин обсудили еще несколько тем, включая скорое прибытие в Москву нового помощника американского военно-морского атташе. Сталин сказал, что окажет необходимое содействие молодому человеку. Об арктических конвоях ни Сталин, ни Рузвельт не упомянули ни в одном письме.

Сталину и СССР каждый новый день приносил кризис в какой-либо точке Восточного фронта, растянувшегося на 2500 км. На юге немцы сосредоточивали войска для наступления на Сталинград. На севере Ленинград оставался в блокаде. Жизнь мирных ленинградцев превратилась в ад. Большинство мужчин города или воевали, или были мертвы. Детям приходилось быстро взрослеть. Заслышав воздушную тревогу, мать 14-летнего Юрия Александрова отправляла его на крышу дома с лопатой. Когда немецкие бомбардировщики сбрасывали кассеты с зажигательными бомбами, Юрий вместе с другими детьми лопатами скидывал их с крыши, прежде чем они успевали загореться и поджечь дом. У подножия дома лежали груды песка для тушения бомб. Система работала. Но если бы немцы однажды перешли к использованию фугасных бомб, то первыми погибли бы именно дети, стоявшие с лопатами на крыше.

Блокада Ленинграда находила у американцев больший отклик, чем все другие трагические события, разворачивавшиеся на Восточном фронте. Причиной тому стала Седьмая симфония советского композитора Дмитрия Шостаковича. Ленинградец, он начал писать ее в осажденном и голодающем городе, где, как и все, рыл окопы и участвовал в тушении пожаров. А кроме этого, еще был вынужден сочинять мелодии для ансамбля песни и пляски всесильного НКВД. Шостаковича эвакуировали из Ленинграда до наступления суровой зимы 1941–1942 годов, и он завершил работу над симфонией в относительной безопасности, вдали от линии фронта. 25 июня 1942 года, за два дня до выхода конвоя PQ-17 из Исландии, микрофильм с симфонией самолетом доставили в Нью-Йорк. Ленинградскую симфонию исполнили в концертном зале «Радио-Сити» для миллионов радиослушателей 19 июля – когда «Айршир», «Трубадур», «Айронклэд» и «Сильвер Сворд» ждали спасения в проливе Маточкин Шар.

* * *

По совету офицера из поселка звероловов «Айршир» со своим маленьким конвоем, в который теперь входило четыре торговых судна, включая «Бенджамина Харрисона», углубился в пролив еще на 15 км. Команда «Бенджамина Харрисона» также перекрасила свое судно в белый цвет. На новой стоянке пролив был так узок, что даже самый опытный немецкий летчик, скорее всего, не сумел бы сбросить бомбу в зазор между утесами. Кроме того, здесь было намного холоднее. У каменистого берега лежал лед. Когда вышло солнце, он стал так сильно бликовать, что некоторые моряки надели защитные очки. Каррауэй вспоминал, что внутри пролива была «совершенная пустошь». «Если не считать нескольких огней и маяков у самых опасных изгибов пролива, – добавил он, – ничто не намекало, что до нас здесь ступала нога человека». Каррауэй надеялся добраться до Архангельска к 17 июля, когда исполнялось полгода со дня их свадьбы с Авис, и отпраздновать «на широкую ногу, не скупясь на водку и икру». Но в тот день эскорта они не дождались.

Первыми в Маточкин Шар прибыли не корабли коммодора Даудинга, а советские суда. Впереди шел грозный ледокол «Мурман», за ним – потрепанный танкер «Азербайджан», который западные моряки не ожидали встретить снова. Последний раз они видели его в огне и клубах дыма 4 июля. Затем пришел приказ рассеяться, «Азербайджан» отбил атаку «юнкерсов» и добрался до Маточкина Шара. От льняного масла, которое он вез на борту, не осталось ничего. Корпус танкера изрешетили пулеметные очереди, а палубу повредил пожар, едва не потопивший судно. Танкер представлял собой плавучую развалину, и все же капитан привел его в СССР. «Азербайджан» встал на якорь в проливе на некоторой дистанции от союзных судов. Советские суда не передали приветствий, не отправили представителей. И светловолосая женщина-боцман не показывалась.

Третье судно, угольный траулер «Киров», вошло в пролив и встало возле «Трубадура», чтобы пополнить запасы угля. Пока шла погрузка, капитан Сальвесен поднялся на борт «Кирова» и выпил водки с советскими офицерами. Позже за углем к «Трубадуру» подошел «Айршир». При всех недостатках «Трубадура» его огромные запасы угля оказались бесценными для судов конвоя PQ-17 и их будущих спасателей. «Трубадур», по сути, превратился в угольщика.

Когда «Айршир» закончил погрузку, двое моряков из команды Гредуэлла остались на «Трубадуре» ужинать и восхитились меню, в которое входили вирджинская ветчина, картофельное пюре, зеленая фасоль, кукуруза и яблочный пирог на десерт. Так хорошо британцы не питались ни разу за все плавание. Они привыкли к консервированной солонине. Моряки с «Трубадура» никогда не считали хорошее питание роскошью, но вскоре ситуация изменилась.

Гредуэлл не поднялся на «Трубадур», поскольку ранее принял приглашение поужинать с капитаном «Мурмана». Тот сумел произвести впечатление на Гредуэлла: «[Это был] первый человек, встреченный мной почти за месяц, который, кажется, не пребывал в состоянии постоянного волнения». Гредуэлл и советский капитан «стали добрыми друзьями». «Он проигрывал мне пластинки с русской цыганской музыкой, а я показывал ему американские глянцевые журналы», – писал Гредуэлл. Эти глянцевые журналы Гредуэлл не доставал в присутствии судового комиссара «Мурмана». В задачу комиссара в числе прочего входило оберегать советских моряков от «тлетворного» влияния западных журналов с союзных судов, и все знали, что комиссары часто конфискуют журналы с фотографиями красивых автомобилей и роскошных трапез – например, устроенных по случаю Дня благодарения.

После ужина русские пригласили Гредуэлла и старпома Элсдена сойти на берег и посмотреть кино. К несчастью, писал Гредуэлл, «это был обычный русский пропагандистский фильм, действие которого происходило в России до 1914 года, где казаки избивали нагайками пролетариев. В первой сцене две русские дамы ехали в коляске по Санкт-Петербургу. Предполагалось, что при виде этого зритель должен был проникнуться ненавистью к буржуазии, но ко мне лишь вернулись детские воспоминания о матери и тетушке, отчего я сильнее, чем когда-либо, затосковал по дому». Визит на берег завершился на более веселой ноте благодаря состязанию в пении. Победа осталась за русскими, хотя Элсден произвел на них впечатление, исполнив не вполне пристойную английскую застольную песню. Советский ледокол пришвартовался рядом с «Айрширом», русские вытащили гармони и аккордеоны и стали петь русские народные песни, которые эхо разносило по всему Маточкину Шару.

На следующее утро, 15 июля, Гредуэлл дал американским судам сигнал сняться с якоря и следовать к выходу из пролива. «Трубадур» и «Айронклэд» сразу наткнулись на подводный илистый нанос и застряли. За ними вернулись «Айршир» и советский траулер «Киров». Маневрируя, чтобы освободить «Трубадур», «Киров» слишком сильно сдал назад, так что глубинная бомба, установленная на его корме, сорвалась и тяжело ударилась о палубу «Трубадура». Джим Норт с товарищами по команде бросились в укрытие. Они не знали, что глубинные бомбы нужно активировать перед взрывом. Попавшая на «Трубадур» бомба прокатилась по палубе и остановилась, никому не причинив вреда. Кто-то из русских вернул ее на место. «Киров» и «Айршир» вместе вытянули «Трубадур» из ила, «Айронклэд» освободился сам. После этого траулеры вновь повели транспорты к выходу из пролива, где другие суда уже