Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой - Уильям Жеру

как сражаться. Немецкий плен предполагал пытки, рабский труд и смерть. Отступление имело такие же последствия. 28 июля 1942 года Сталин издал приказ № 227, известный как «Ни шагу назад». Этот приказ запрещал отступать. Он запрещал даже проявлять страх и сомнения: «Паникеры и трусы должны истребляться на месте». Командиры, «отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины». Приказом № 227 учреждались штрафные части из провинившихся военнослужащих, которые предполагалось задействовать для выполнения самоубийственных задач, например для атак на укрепленные вражеские позиции. Согласно приказу создавались также заградотряды, которые должны были находиться в тылу неустойчивых дивизий и расстреливать на месте трусов и паникеров в случае беспорядочного отхода частей. Даже в тяжелейшие месяцы войны НКВД не прекращал охоту на врагов народа.

Формально советские граждане не имели права даже разговаривать с иностранцами. Это означало, что любой русский, подружившийся в порту с моряком одного из союзных флотов, рисковал оказаться на допросе в НКВД. Неудивительно, что большинство советских граждан избегало людей, которые проплыли через Арктику, чтобы помочь им. Удивительно, что кто-то из русских вообще отваживался быть дружелюбным с иностранцами.

* * *

Вскоре после того, как «Трубадур» причалил в Молотовске, на борт судна поднялся комиссар в сопровождении четырех солдат. Комиссар по-английски обратился к Сальвесену, предъявляя ему грузовой манифест. Он хотел знать, почему танки выкрашены в белый цвет и почему из их орудий стреляли. Объяснения капитана его не удовлетворили. Сальвесен разозлился и пригрозил, что утопит танки в Северной Двине, если русские от них откажутся. В конце концов комиссар подписал бумаги. Джим Норт наблюдал, как рабочие в телогрейках разгружали судно. Они на себе переносили груз в старые, побитые грузовики «Форд-АА»[37]. Подталкиваемые теми же рабочими, машины с трудом забирались на холм к подъездному железнодорожному пути, где другие заключенные переносили грузы в вагоны. В кабинах грузовиков были установлены дровяные топки. Советские комиссары, легко узнаваемые в своих зеленых фуражках, внимательно следили за ходом работ. Норт был потрясен. Он не мог взять в толк, как страна с такой примитивной транспортной системой надеется победить высокотехнологичную Германию.

В близлежащем порту Экономия разгрузку «Айронклэда» проводил отряд крепких женщин с азиатскими чертами лица. Они работали быстро и эффективно, не обращая на моряков внимания и лишь изредка бросая на них презрительные взгляды. Разгрузкой руководил молодой советский офицер – «очень приятный, спокойный, почти культурный человек», как выразился лейтенант Картер. Но когда настало время принимать груз, на смену молодому офицеру пришел «суровый, непреклонный тип». Новый комиссар безупречно говорил по-английски и дал понять Картеру, что «надеется получить что-нибудь даром. Его список претензий был длиной с руку». Комиссар указал на слой красной ржавчины на гусеницах танков, стоявших на главной палубе «Айронклэда». Картер заверил его, что ржавчина легко сойдет, как только танки начнут эксплуатироваться. Он добавил, что если СССР не устраивают танки, то США могут забрать их назад.

Танки быстро сняли с палубы и разместили на пристани. Советские танкисты забрались в них и устроили пробный заезд по пустырю, в результате чего ржавчина с гусениц счистилась. Танки поднялись на холм, а затем – по рампе – на железнодорожные платформы. К концу дня они уже могли оказаться в бою. От остальных грузов «Айронклэд» освобождали почти неделю. Среди них были упакованные самолеты, грузовики и джипы, оружие, боеприпасы, сталь, проволока, радиостанции, бинокли, батарейки, медикаменты, продовольствие, свиное сало, асбест, медь, фосфор и другие химикаты, одеяла, обувь и партия шотландского виски «Уайт Хорс» для американского посольства, которым заменили виски, выпитый мятежниками в Исландии.

Бóльшую часть стали, руды и другого сырья с «Айронклэда» и других уцелевших судов конвоя PQ-17 по железной дороге отправляли в Москву, а затем дальше на восток, где находились заводы. Продовольственные и топливные грузы в Ленинград перевозили по Ладоге – огромному пресноводному озеру, находящемуся к северо-востоку от города. Когда зимой озеро замерзало, отчаянные советские шоферы везли продовольствие в Ленинград по льду, уворачиваясь от немецких бомб и объезжая образовавшиеся после взрывов полыньи. Шоферы называли свой опасный маршрут Ледовой дорогой. Ленинградцы называли его Дорогой жизни.

Картер, как и Джим Норт, поражался тому, сколько труда и усилий требовала от советских людей одна только доставка грузов. Однако, в отличие от Джима Норта, Картера воодушевляла работа русских: народ, готовый выдержать то, что выдерживали жители Архангельска, было сложно победить. Картер также пришел к выводу, что США в недостаточной мере помогают СССР. Он расстроился, обнаружив, что американские военные ведомства в Архангельске были представлены лишь коммандером Френкелем, его адъютантом и секретарем, причем деятельный Френкель собирался вернуться в США[38]. Насколько мог судить Картер, при такой малочисленности контингента американских специалистов на севере Советского Союза «сложно было поверить, что Вашингтон вообще придает первостепенное значение отправке русских конвоев».

Картера поражало, как мало обычные советские люди знали о жизни за пределами СССР. Одни из тех, кого он встречал, считали Америку волшебным раем из голливудского фильма. Другие представляли ее царством безжалостного дарвинизма, где процветает закон джунглей. Как сказала Картеру одна русская женщина, в школе ее учили, что Запад XX века напоминает Лондон XIX века, изображенный в романах Чарльза Диккенса о сиротах, приходских сторожах и работных домах.

Между тем некоторые американские моряки полагали, что это русские напоминают героев Диккенса. Однажды Норт сошел с «Трубадура» и пешком отправился в танцевальный зал, который, как он слышал, находился вблизи от молотовской пристани. Он не успел сделать и нескольких шагов, как его окружила банда уличных оборванцев, которых моряки прозвали «охотниками за жвачкой».

«Охотники» обитали на заросшей и замусоренной пустоши между пристанью и городом. Босые и грязные мальчишки были одеты в причудливые костюмы, в которых военное обмундирование сочеталось с нарядами царских времен. Они носили с собой кривоватые ножи, которые, как утверждалось, были выточены из фюзеляжей сбитых немецких самолетов, и охотились за жвачкой, шоколадом и сигаретами. Обступив Норта, они не перекрыли ему дорогу, но пошли рядом с ним, крича: «Товарищ, сигаретку!» Мальчишки имели репутацию искусных карманников, а некоторые, конечно, не ограничивались кражами. На Норте был красный свитер с большой буквой N, который он получил в команде по бегу в Ньютаунской школе Нью-Йорка. «Охотники» спросили, что значит буква N – нацист? Норт положил руку на карман с бумажником и повернул обратно к кораблю. «Охотники» следовали за ним и держались так близко, что Норт опасался, как бы кто-то из них не набросился на него с кулаками. Но все же Норт сумел вернуться на «Трубадур» целым и невредимым, не лишившись даже бумажника. Больше он ни разу не пытался посетить танцевальный зал.

Спустя несколько дней Норт заметил, что большое здание возле пристани служит чем-то вроде женского общежития. Там ночевали сотни женщин, которые днем на автобусах ездили куда-то на работу. Женщины, похоже, были заключенными или, по крайней мере, содержались под стражей. Они носили телогрейки, и каждая хранила во внутреннем кармане ложку, миску и фляжку. Норт без труда нашел способ проникнуть в общежитие, мастерски используя шоколад и сигареты, чтобы растопить лед. Несколько женщин ясно дали ему понять, что хотят с ним переспать, а Норт был только рад стараться. Он не задавал им вопросов, но позже ему объяснили, что женщины пытались забеременеть, чтобы получить увеличенный паек и работу полегче. Норту в общежитии так понравилось, что он целую неделю провел с женщинами, не появляясь на «Трубадуре». Он вернулся на судно как раз перед полицейской облавой на моряков, которые, как и Норт, покидали свои корабли.

При облаве взяли одного из главных драчунов с «Трубадура». Как только его доставили обратно на судно, он ввязался в драку и был посажен в клетку для животных, стоявшую на носу. Когда смутьяна выпустили, он подрался с советскими караульными, которые в итоге отправили его в архангельскую тюрьму. «Трубадур» лишился и других членов экипажа. Неуравновешенного уругвайского матроса, который угрожал убить товарищей по команде еще в Исландии, в Архангельске наконец сняли с судна и госпитализировали. Другого моряка удалили с «Трубадура», когда он стал «опасным сумасшедшим».

«Трубадур» был не единственным в Архангельске судном, на котором возникали проблемы. На транспорте «Израэль Патнэм» двух братьев обвинили в том, что они, угрожая ножами, запугивали капитана и команду. Френкель приказал, чтобы нарушителей заковали в наручники и отправили в США на американском военном корабле, хотя и сомневался, что это законно. На других судах мелкие стычки перерастали в потасовки. Моряки так разозлились на одного офицера ВМС США, что перепачкали испражнениями его джип и оставили