Пограничные были - Павел Иванович Петунин

путь... На комендатуру с вами поедет капитан Ипатов, — вздохнул, не скрывая, как нелегко ему расставаться со своим замполитом...

Накатанной дорога была только до сенного сарая, и первый километр пути пролетел мгновенно — словно похвастаться захотел Игорек: и он может промчаться не хуже рысака... А дальше уже пошла чуть ли не целина. С неделю назад, а может и того больше, прошел трехсанный обоз из комендатуры. Присыпанный снегом след его чуть угадывался по закруглившимся впадинам на снежной целине... Игорек уже не порывался переходить на резвую рысь, и вожжи спокойно лежали на коленях Вали Федичевой.

Рядом с Федичевой, спиной к передку саней, сидел капитан Ипатов и посматривал за нарушителем, сидевшем посередине саней. На задке пристроился Никита Васильев. Держа винтовку в руках, он тоже не сводил с него глаз.

Лицо нарушителя заросло белой колючей щетиной. В профиль оно казалось равнодушным. Но когда тот поворачивался в сторону Васильева, то маленькие, заплывшие глазки его горели звериной злобой и невольно заставляли Никиту крепче сжимать винтовку...

За всю дорогу никто не произнес ни слова. Капитан Ипатов подремывал — язва поуспокоилась. Но подремывал чутко: стоило нарушителю чуть пошевелиться, и глаза Ипатова настороженно останавливались на круглом белесо-щетинистом лице, за дорогу порядком осточертевшем... Никита Васильев успокаивал замполита чуть приметным кивком: дремлите-дремлите, товарищ капитан, все будет в порядке...

В комендатуру приехали еще засветло, сдали задержанного; с вечера, как велел старшина Смирнов, загрузили сани продовольствием для заставы, определили Игорька на конюшню.

Когда управились со всеми делами, капитан Ипатов пригласил Валю Федичеву и Никиту. Васильева в офицерскую землянку для приезжих, как он сказал — «на прощальное чаепитие». И только расположились за крохотным столиком в землянке, запищал зуммер телефона. Ипатов поднял трубку, назвался и сказал коротко:

— Есть! Идем, — и пояснил улыбаясь: — Комендант приглашает, хочет лично поблагодарить.

Комендант не только поблагодарил Валю Федичеву «за грамотное задержание опасного нарушителя и спасение жизни пограничника», но сказал ей, что за участие в прошлом задержании двух вражеских разведчиков она уже представлена к правительственной награде — медали «За боевые заслуги», а за последнее задержание будет представлена к ордену, и рядовой Никита Васильев тоже.

Валя Федичева, человек гражданский, сказала «Спасибо!», Никита Васильев, как положено солдату, — «Служу Советскому Союзу!».

— Хорошо служишь, товарищ Васильев! Сам щупленький, а такого верзилы не испугался — задушил бы ведь, загубить человека ему ничего не стоит.

— А я на Валю Федичеву надеялся, — простодушно признался Никита Васильев.

— Надежная, значит?

Никита Васильев кивнул.

ПОГРАНИЧНАЯ КРЕСТНИЦА

«В конце февраля 1945 года на заставе офицера Клюкина была обезврежена группа вражеских диверсантов. В завязавшейся перестрелке один из них был убит, второй ранен. При задержании нарушителей пал смертью храбрых ефрейтор Желтухин, посмертно награжденный орденом Отечественной войны I степени. При задержании вражеских лазутчиков особо отличились рядовой Васильев и старший сержант Селюшкин, награжденные соответственно орденами Отечественной войны I степени и Красной Звезды...

Из истории Н‑ского пограничного отряда, составленной майором В. П. Поликарповым и капитаном запаса Н. П. Кузнецовой

1. Васильев и Кучеровы

Как уже говорилось, рядового Никиту Васильева, как самого молодого, все на заставе звали по имени. Кроме одного человека — его собственного командира отделения старшего сержанта Юрия Даниловича Селюшкина. На заставе Селюшкин был самым старым по возрасту — на второй день по выходе на границу он справил свое тридцатипятилетие, и все его звали по имени-отчеству, даже сам начальник заставы капитан Клюкин, который был моложе старшего сержанта на целый десяток лет.

Не только самый старый, но и самый заслуженный человек на заставе был Юрий Данилович — пять орденов и две медали «За отвагу» украшали его грудь.

Еще совсем недавно это был самый компанейский из «стариков». А теперь его глаза смотрели жестко, и светилась в них тоска. Стал он хмурым и неразговорчивым. Нет, людей не сторонился, был всегда среди них, но отмалчивался, если разговор не касался служебных дел. Сидит чуть на отшибе и молчит, только курит и курит. И все после того, как получил какое-то письмо. О содержании этого письма знал один капитан Клюкин, который строго-настрого запретил всем приставать к Селюшкину с расспросами. И не приставали: приказ начальника — закон для подчиненного...

Так вот, только Юрий Данилович и звал Васильева по фамилии. Впрочем, теперь стало случаться и так: смотрит, смотрит на него своими тоскливыми глазами, да и скажет с тяжелым вздохом:

— Э-эх, Никита-Никитка...

— Что, Юрий Данилович?

— Просто так, просто так, рядовой Васильев... Тебе в наряд скоро, иди отдыхать.

Или что другое служебное скажет...

Около месяца не было у капитана Клюкина заместителя по политической части — прежний, капитан Ипатов, угодил в госпиталь, да так и застрял на лечении, а в последнем письме туманно намекнул насчет скорой демобилизации своей...

В середине февраля на заставу прибыл наконец новый замполит, тоже капитан по званию, — Иван Николаевич Кучеров. Прибыл не один — с молоденькой женой и полуторагодовалой дочкой Танюшкой.

Давно уже не видели солдаты-пограничники таких малых ребятишек.

И потому все смотрели на эту малюсенькую замполитову Танюшку, и всем она казалась трогательной и удивительной, и как только этот крохотный колобок бегает по земле! И ведь еще лепетала что-то. Правда, словесный запас у нее был не очень чтобы богатым: «мама», «папа» и «дядя». Последнее слово она осилила уже на заставе. Были у Танюшки еще и собственные слова, понятные ей да матери...

Для капитана Кучерова еще задолго до его приезда на заставу была оборудована маленькая землянка, площадью не больше десятка квадратных метров, — даже многоопытным пограничникам не могло прийти в голову такое, что замполит прикатит на заставу с семейством. За войну отвыкли видеть рядом с собой, у своего брата воина какие-то там семьи.

Давно замечено, что фронтовой народ вообще и особенно пограничники общий язык находят быстро: порасспросят друг дружку, где встретил войну, где и как пробивался из смертного окружения, и с кем пробивался. Из уцелевших или погибших общий знакомый обязательно найдется: все-таки пограничное войско не столь уж многочисленно, как, скажем, пехота-матушка... Поговорят впервые встретившиеся пограничники таким образом минут пятнадцать —