Невидимое зло - Майкл Ридпат

— Молман? — переспросил Бентон. — Я его знаю? Где-то я уже слышал это имя.

— У него южноафриканский акцент. И очень сильный. Он просил передать, что очень расстроился, узнав о случившемся с Тоддом ван Зейлом. Еще он сказал, что перезванивать не нужно, и не оставил номера телефона. — Она замолчала, испуганно глядя на Бентона. — С вами все в порядке? Вы будто призрак увидели!

Не отвечая, он смотрел на секретаря с застывшим выражением шока и ужаса на лице.

— Хорошо, — заторопилась Стелла, — я, хм, я попрошу полицейских подождать еще несколько минут. — Она быстро вышла, плотно закрыв за собой дверь.

В двух милях к востоку от Сити, на этаже руководства здания «Гералд» на набережной Мадейра, Эдвин внимательно слушал седовласого и чрезвычайно подвижного журналиста по имени Джефф Халл. Джефф был южноафриканцем, раньше он работал в «Кейп дейли мейл» и быстро сообразил, что с сыном владельца надо дружить. Их отношения значительно укрепились, когда Джеффу удалось раскопать потрясающую информацию о владельце «Гералд» лорде Скоттоне и некоторые детали посещения им общественного туалета на Пиккадилли, что помогло убедить Скоттона продать газету «Зейл ньюс», а не Ивлину Гиллу. Джефф считал себя опытным журналистом, занимающимся расследованиями, но в глазах коллег и даже своего редактора он выглядел беспринципным охотником до сенсаций. Но что бы о нем ни думали, Джефф был неприкасаемым. Он действительно обладал способностью регулярно выдавать сенсационные статьи, некоторые из них «Гералд» даже публиковал.

— Ты быстро управился, — сказал Эдвин. — Нашел что-нибудь?

Джефф протянул ему лист бумаги и принялся грызть ноготь большого пальца, пока Эдвин читал.

— Ты действительно считаешь, что этого будет достаточно? — В голосе Эдвина звучало сомнение.

— Еще бы! — отозвался Джефф.

— Позволь мне сформулировать все для ясности. Брат начальника полиции был арестован за скачивание из Интернета детской порнографии, но обвинений против него никаких выдвинуто не было, так?

— Да, — ухмыляясь, подтвердил Джефф.

— Сам начальник скачивал порнографию?

— Нет.

— Мы знаем, когда он виделся с братом последний раз?

— Нет.

— Так что?

— У нас есть заголовок со словами «полицейский» и «педофил». Это вызовет неподдельный интерес как у обычных читателей, так и у полицейских норфолкского округа. Начнутся вопросы, не надавил ли начальник на своих подчиненных, чтобы снять обвинения.

— А мы можем доказать, что надавил?

Джефф снова ухмыльнулся:

— А он может доказать обратное? А если надавил, то почему? Он что, сам член кружка педофилов? Он работал в столичном отряде полиции нравов двадцать лет назад — я могу покопаться и там. И еще у меня есть знакомый, который состоит на учете как педофил. Я попрошу его подать заявки на все вакансии в Норфолке, имеющие отношение к детям. Кто-нибудь обязательно его наймет. А потом разразится огромный скандал. Но главное — и это действительно так — наш начальник будет знать, что мы под него копаем. И если ему есть что скрывать — а скрывать есть что всем без исключения, — он захочет, чтобы мы от него отстали.

— Я вообще-то рассчитывал на нечто более существенное.

— Поверь, сегодня полицейские боятся скандала с педофилией больше всего на свете. Я позвоню ему сегодня вечером и попрошу подтвердить, что ему известно об аресте брата за скачивание порнографии, а также задам пару невинных вопросов о службе в полиции нравов. И больше ничего не требуется. Никаких деталей, никакого давления, никакой необходимости что-нибудь печатать. Просто надо дать ему понять, с кем он имеет дело. От него требуется всего лишь понимание и мягкосердечие, верно?

— Верно. — Эдвин поразмыслил над этим предложением. В словах Джеффа было много разумного. Завуалированная угроза зачастую действовала намного эффективнее прямого шантажа. — Хорошо, так и сделай.

28 июля 1988

Бедняжка Дорис! Сегодня около полудня ей позвонили. Чтобы ее разыскивали по телефону у нас дома, должны быть очень серьезные причины. Она говорила на языке коса и вдруг издала душераздирающий вопль. Крик был ужасным и особенно страшным, потому что обычно она была такой жизнерадостной. Она кричала и кричала. Я хотела как-то успокоить ее, но она не отдавала трубку и дослушала все до конца. А потом повесила ее и разрыдалась.

Ее единственного сына Тандо вместе с тремя другими мальчиками прошлой ночью убили неизвестные бандиты. В их хижину ворвались какие-то белые и застрелили их. Тандо жил в небольшом городке возле Порт-Элизабет — мне кажется, он работал там на автомобильном заводе. Ему было только семнадцать лет. Финнис тоже пришел из сада. Вдвоем старались успокоить Дорис, но она была безутешной. Это понятно — могу себе представить, в каком сама была бы состоянии, случись такое с Тоддом.

Никаких подробностей Дорис не знает. Конечно, ее сына назовут преступником, но я его хорошо знала. Как говорит Дорис, он был хорошим мальчиком.

Я велела Финнису взять машину и отвезти Дорис вечером в Порт-Элизабет.

30 июля

Что за день! Я пошла на похороны. Я подумала, а почему — нет? Мы с Дорис вместе уже восемнадцать лет, и Тандо родился вскоре после того, как она появилась в нашем доме. Кто, черт возьми, может запретить мне поддержать ее из-за цвета моей или ее кожи! Зан тоже хотела поехать, но раз дома не будет ни Дорис, ни меня, мне будет спокойнее, если она останется с Кэролайн. Я вылетела первым рейсом в Порт-Элизабет и взяла такси. Похороны проходили на футбольном стадионе на окраине городка Эйтенхаге — центра автомобильной промышленности в нескольких милях от Порт-Элизабет.

Город оцепил полицейский кордон: молодые люди в камуфляжной форме, размахивавшие оружием. Некоторые сидели на «хиппо»[25]— так они в шутку называют свои пугающего вида бронетранспортеры.

Пришлось их уговаривать, чтобы они пропустили меня — они никак не могли взять в толк, как белая женщина, причем американка, может оказаться другом одной из жертв. Я умоляла и настаивала, пока сержант наконец не сдался. Он пожал плечами, недвусмысленно показывая, что я наверняка сумасшедшая и потому заслуживаю того, на что сама напрашиваюсь.

Прохождение через полицейский кордон было похоже на пересечение границы с другим государством, в котором черные правят черными. Какой-то распорядитель направил меня в сектор, где я должна была сидеть. На стадионе собралось тысяч сорок народу. Он яростно бурлил, представляя собой причудливую смесь страстей, жары и ярких красок. Повсюду были красочные баннеры профсоюзов, черно-желтые цвета ОДФ[26]и черно-зелено-желтые — АНК. Я даже заметила мелькнувший красный флаг Коммунистической партии с серпом и молотом. На платформе с трибуной сидели ораторы, а рядом с ней были расставлены стулья для родственников. Я отыскала среди них грузную фигуру Дорис, но она не могла меня видеть. Моя идея быть рядом и поддержать ее была явно невыполнимой.