Мерзавец и Маргарита - Юлия Гауф

Она всего стоит – всего того, что казалось важным: денег, власти, связей. На все плевать, лишь бы ушел этот страх из любимых глаз.

Цыганка, надо же…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Если я попрошу уехать обратно, Макс будет считать меня трусихой?

Будет, конечно. Он, итак, видит во мне одну лишь слабость. Замечаю это по мягкому взгляду, в котором жалость сквозит. И теплота.

Так к больным котятам относятся.

Нет-нет, Макс меня любит. Хватит в нем сомневаться!

- Хочешь, уедем? – он подходит, обнимает со спины.

Чувствует мои мысли как свои в последнее время, и это так странно. Единение, вот что это такое.

Опускаю взгляд вниз, на талию, где в замок сцепились руки Макса. Они в крови, да…

- Марго? – его дыхание греет мою щеку. – Мы можем сесть в машину, и уехать. Ты не должна никому и ничего доказывать. Скоро рассвет…

- … выхода нет, - договариваю я. – Мы останемся.

Да, скоро рассвет. Выхода нет. И должна я самой себе.

Утром решимость моя начала таять, как снег в марте: превращаться в грязную жижу, обнажая голую землю. С каждым шагом к дому, где выросла.

- Вон там, за поворотом, моя школа, - указываю Максу на сквер, в котором мы занимались физкультурой. – Поворот за сквером. В школе я была лучшей.

- Ты и сейчас лучшая. А в школе ты была… ну, такой…

- Нет, - смеюсь, - я была обычным ребенком. Дерзкой даже. Хотя не такой, как моя одноклассница – Настя. Знаешь, она была из тех, кто травит слабых. Самой крутой была: курила, пила… все ее побаивались. И знаешь, многие так относились к ней, хмм, свысока. Мол, белая рвань, вырастет и на панель пойдет. А мне интересно было, почему она такая.

Замолкаю, углубившись в тот день, когда увидела своими глазами. Увидела, как отец вытаскивает ее из дома за волосы.

- Она вроде меня. И справлялась по-своему. А все думали, что она просто жестокий ребенок, и даже школьный психолог плюнула на нее, - договариваю я.

- Я тоже таким был, - делится со мной мужчина. – Жестоким ребенком. Дома было плохо, дома я был слабым. А в школе и во дворе хотелось… хотелось значимым предстать и перед всеми остальными, и перед самим собой. И я тоже дрался, травил других, курил, пил. И много что еще.

Сжимаю его ладонь, принимая то, что Макс мне рассказал, и чуть замедляю шаг, оттягивая момент.

Наверное, хорошо, что мы затеяли эту поездку. Хотя бы для того, чтобы Макса узнать не таким, каким он предстал мне в первую встречу, а таким, какой он есть: недостатков больше, чем достоинств.

Но… что есть, то есть.

- А здесь, - киваю на магазин, - я упала. Домой спешила с пакетами продуктов, а лед у нас зимой – каток. Ну я и приложилась, упала, как солдатик, хорошо хоть не носом, а щекой. Я и не знала до того момента, что лед обжигает…

И Макс оглаживает мою щеку своей большой, теплой ладонью. Так, что плакать хочется.

Рано или поздно он ведь изменится. Может, не разлюбит, но нежность уйдет, оставив вместо себя лишь тень. А я не смогу без этой видимой поддержки, на которую подсела. И которая мне силы дает.

- А я с третьего этажа спрыгнул, - вдруг говорит Макс, когда мы уже подходим к знакомому подъезду, из которого я двадцать лет вырваться мечтала.

- Зачем?

- Чтобы понять, каково это. Хотел с четвертого, но понял – расшибусь, - фыркает он. – Хотя у меня, итак, бедро выбито было. Зато понял, каково это – падать. Первым делом, как вышел, эту глупость и совершил.

Останавливаю его, держу за руку, и смотрю серьезно.

Встревоженно.

- Ты ведь не собирался…

- Нет, Марго. Я не из таких людей, - качает Макс головой. – Просто любопытство. Я все думал, что отец чувствовал, пока падал. И мне показалось честным, что и я должен испытать это. Хотя бы тень того ощущения.

Ужас какой.

Хотя… наверное, это честно, да.

Второй этаж, третий… четвертый.

- Тринадцатая квартира, - шепчу Максу, который за моей спиной стоит.

Поднимаю палец к звонку, и замираю, изучая знакомую коричнево-красную дверь, обитую кожей. И руки трясутся от страха – не счесть, сколько раз я также стояла перед дверью, оттягивая момент возвращения домой.

Как и сейчас.

И когда я уже почти решаюсь нажать на звонок, дверь открывается, и я вижу маму.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Мама, - шепчет Марго одними губами.

И смотрит широко открытыми глазами на бесцветную женщину неопределенного возраста.

Говорят, что если хочешь узнать, как будет выглядеть жена через двадцать лет, нужно посмотреть на ее мать. И я смотрю, но то, что предстает глазам мне не нравится.

Они похожи.

Тусклые темные волосы, испуганные глаза, затравленные выражения – одинаковые, но в Марго еще есть огонь, который в этой женщине, стоящей передо мной, погас.

Безвозвратно.

Я много таких видел – потерявшихся в хитросплетениях нашей сложной жизни, плюнувших и на себя, и на всех вокруг. И ни любви к дочери во взгляде этой бесцветной и бездушной женщины, ни радости от встречи, лишь страх.

Да и от страха лишь тень осталась.

Неужели один человек способен был так сломить и Марго, и ее мать? Всего один ничтожный мужчина, ничего не добившийся в жизни, и вымещающий свое разочарование на тех, кто ответить не может?!